«Сломанная космея»
Автор: Sato Yukiko
Бета: некому
Фэндом: Inuyasha
Персонажи: Рин, Сесщемару, Джакен, авторские персонажи
Рейтинг: pg-13 на всякий случай
Жанры: Гет, фэнтази
Размер: макси
Статус: в процессе
глава 1. "Сайонара, Сесщемару-сама!"
- Мико-сама! Мико-сама!!
Рыхлый снег под соломенными варадзи деревенской малышни тревожно поскрипывал, вторя их испуганным голосам. На шум из хижины, отогнув в сторону циновку, выглянула черноволосая девушка и озадаченно нахмурилась.
- Что такое? - вместе с облачком пара обеспокоенно выдохнула она, щурясь от искристой белизны снежного покрова вокруг. Судя по мокрым от слез щекам младших и покрасневшим от продолжительных шмыганий носам старших ребят, в деревне действительно случилось что-то необыкновенное.
- Ано... Рису... Она под кустами возле дома Хироши... - прыгающими губами начал круглолицый Ичиро - сын мастера гончарных дел Такуми.
- Да! Лежит и не отзывается. И кушать ничего не берет, и пить не хочет... - тут же за старшим братом подхватил младший сын гончара, усиленно вытирая рукавом сопливый нос.
- Видать, помрет как ото-сама... - еле слышно прошелестел за спинами друзей невысокий мальчонка, за что тут же схлопотал по шее от остальных, да так, что весь снег слетел с соломенной накидки и широкой, явно не по детской голове, шляпы.
- Не правда! Мико-сама ее спасет!
- Все-то ты врешь, Шота!
- Точно! Думай, что болтаешь!
- Мико-сама, скажите ему!
Священница ободряюще улыбнулась в ответ на замерший в детских глазах вопрос, хотя на душе у нее кошки скребли. читать дальшеЗдешние дети, отцов и братьев которых забрали войны, не понаслышке знали, что такое смерть. Междоусобные распри сёгунов не проходили стороной ни для кого: тех, кого не побила война, уносили голод и нищета. Женщины, оставшиеся без мужей, старики, лишившиеся сыновей-кормильцев и дети, которым суждено вырасти без крепкого отцовского плеча. Ей ли - сироте – не знакома тоска в испуганных детских глазах? Девушка мотнула головой, отгоняя прочь грустные мысли, и взгляд ее, затуманившийся на мгновение, вновь прояснился:
- Ну-ну, Шота-кун, не падай духом. Я сейчас, - подмигнув худому мальчонке, проговорила жрица и на мгновение скрылась за циновкой внутри хижины. Снег приветливо захрустел под гёта мико, когда она в полном облачении шагнула с порога на землю.
- Ну, пойдем посмотрим, что случилось с нашей Рису.
Снега за ночь навалило столько, что даже крестьянские хижины захлебнулись в сугробах. Только тонкий дымок очагов над снежными шапками соломенных крыш и давал понять, что перед тобой человеческое обиталище, а не медвежья берлога или нора демона. Верно, пронеслась по деревне ночью жестокосердечная Юки-онна, выманивая из домов чужих мужей. И шагавшая во главе деревенской детворы мико точно знала, что это не просто сказание или страшная сказка на ночь для непоседливых отроков. Все они: и йокай, и мононоке, и обакэ - существуют бок-о-бок с бесконечными войнами, налогами сёгунов и разбойными бандами. Нападают, убивают, насилуют и разоряют. И еще неизвестно, что хуже: быть съеденным гигантской демонической скоропеей или умереть голодной смертью от непомерного налога. Но страшнее всего, когда слабое человеческое сердце идет на поводу у жестокости и алчности и попадает в хитро расставленный силок демона. Вот и снежное покрывало зимы не так давно схоронило под собой следы разбойничьего набега, во главе которого стоял одержимый.
Тихий шелест соломенной накидки выдал мико, когда она передернула плечами, угадав в снежной сопке сожженную хижину Каташи-сана. Его жена и сыновья не успели спастись. Женская рука невольно нашарила и сжала спрятанное в рукаве оружие. Будто хотела напитать впрок решимости и хладнокровия у резной рукояти с мудреным узором полумесяцев. До следующего раза, когда ей придется защищать себя и других.
«Убей или будь убитым» - вопрос не из легких. Есть, отчего помутиться рассудком. В такие моменты она всегда вспоминала о Суйкоцу-сама - о враче, чья слабая воля и сумасшествие обернулись против рода людского.
- Рин-сама... - ледяная ладошка нетвердо ухватилась за край белого как цветок подснежника рукава мико.
- Нани, Шота-кун?
- А Рису правда не помрет? Я не хочу, чтобы...
- Шота-кун, - край соломенной накидки подмел пушистый снег на дороге, а успевшая заиндеветь на холоде красная ткань хакама захрустела, когда жрица присела на корточки, чтобы увидеть скрытые тенью шляпы глаза ребенка, - Я тебе обещаю сделать все, что смогу, чтобы вылечить Рису.
- Клянетесь? - крохотная ледяная ладошка с оттопыренным мизинцем возникла из длинного рукава доставшейся от старших братьев одежки, а из-под платка сверкнули вызовом и слепой детской верой в чудеса глаза.
- Якусоку, - улыбнувшись, ответила мико и обхватила мизинцем своей руки палец ребенка, - Шота-кун, да у тебя руки ледяные и нос холодный! Ну-ка, давай сюда ладони.
Растерев до красноты детские кисти в свои руках, жрица прислонила их к холодным щекам ребенка.
- Слушай и запоминай: всегда, когда начнешь замерзать, три ладошки, пока не согреются, а потом приложи их к щекам.
- Аригато! - шмыгнув носом, отозвался Шота и, зардевшись, едва слышно прошептал, - Вы такая теплая, Рин-сама.
- Эх, ты, ледышка. И нос у тебя течет. А ну, на перегонки? Кто быстрее ребят догонит. Заодно и согреемся.
- Хай!
Как мало, оказывается, нужно для счастья. Яркое солнце над головой, кусающий за щеки мороз и крупные рисины наста, летящие из-под деревянных гёта.
"Теплота... Пригоршнями ли рассыпанная в детском смехе, крупицами ли проскользнувшая сквозь брешь в невозмутимости взрослых, но она нужна нам: и демонам, и людям. Нэ, Сесщемару-сама?" – смеясь и придерживая шляпу на бегу, подумала мико Рин-сама. Та самая девчонка, которая много лет назад путешествовала в свите великого демона-пса Сесщемару.
Выполнить данное Шоте-куну обещание на деле оказалось очень легко. Рыжая дворняжка Рису - любимица местной детворы - вовсе не умирала. Скорее даже наоборот. Едва взглянув на скорченную на снегу тушку собаки с необъятно раздувшимся животом, Рин смекнула что к чему. Да и прижатая к горящему пузу дворняги ладонь ясно прощупывала шевелящихся внутри щенков. Ничего не смыслившая в вопросах деторождения детвора, молча, семенила за шагавшей обратно с роженицей на руках мико. С такой-то ношей на руках и дорога назад показалась веселее - как будто и не силился давеча взор пронзить снежный покров, скрывавший оставшиеся после набега разруху и пепелище. Как будто и дышать стало легче без мрачных дум на душе.
Шаг за шагом дети, приметившие улыбку, затаившуюся в уголках губ мико, успокоились. По наитию невинной души они и без слов поняли, что все будет хорошо. А просвещать детей в тайну дворняжки жрица не стала: рано им еще такие вещи знать.
- Рин-сама? - подал голос Шота, пока жрица примерялась, как бы половчее нырнуть под циновку с ношей на руках и не удариться головой об низкий косяк проема.
- С Рису все будет в порядке. Я же обещала. Приходите завтра ее проведать, - пятясь спиной сквозь завесу из рисовой соломы, улыбнулась мико и исчезла в хижине.
С собакой мико промучилась почти до полуночи, пока все шестеро щенят не появились на свет. И даже несмотря на усталость, Рин чувствовала радость и благоговение на душе при виде изнуренной дворняги, с неподдельной материнской нежностью вылизывавшей свое новорожденное потомство.
- Ох, и заставила ты меня поволноваться! - проговорила мико, впервые вздохнув спокойно после того, как последний самый большой щенок появился из материнской утробы на свет. Именно с ним и пришлось повозиться обеим - и матери, и невольной повитухе. Не позови мальчишки на выручку жрицу, слишком крупный и головастый щенок скорее всего погубил бы обоих при рождении - и себя, и мать. Но, к счастью, все обошлось. Всего и делов-то осталось - приготовить из засушенных впрок по осени трав останавливающий кровь отвар и напоить им дворняжку.
Подтолкнув к носу Рису последнего щенка, мико удостоверилась, что никто из собачьего семейства не свалится с циновки прямо в огонь очага, и занялась отваром. Сперва нужно было нагреть воды и приготовить смесь из целебных трав. Набросив на плечи домотканый платок и вооружившись парой кувшинов, Рин сунула ноги в гёта и рыбкой нырнула в морозную ночь. После уютного тепла натопленной хижины, царящий на улице мороз первым делом ущипнул девушку за щеки, потом уже защекотал нос и, наконец, захолодил ступни. Мико охнула, выдохнув кудрявое облачко пара, зябко повела плечами и шагнула на пушистый снежный ковер, стелившийся от порога до самых небес. Первый же шаг жрицы громоподобным хрустом оповестил сонную округу о том, что в столь поздний час кому-то все еще не спится. Рин поморщилась на озябшие пальцы ног, зарывшиеся в рыхлый снег, пару раз переступила с ноги на ногу и, раз и навсегда отметя все сомнения, бодро зашагала к ближайшему сугробу.
"Подумаешь, холодно! Не химэ какая-нибудь изнеженная, потерпишь. Зато как красиво!" - со смешанными чувствами подумала Рин и на миг, забыв про кувшины в руках, загляделась на посеребренные верхушки вязов, повисшие над крышами завитые "драконьи хвосты" дыма и растущий серп луны, выглядывавший в промоину между тучами.
Именно в такие ночи, когда растущая луна просыпала на землю призрачное серебро своего света, сон бежал от девушки как от чумной. Оттого в душе она только радовалась нечаянному соседству рыжей дворняги. Приятные хлопоты над многодетной собачьей родительницей хорошо отвлекали от мыслей: о жизни, о долге, об одиночестве и... Мико упрямо мотнула головой, изо всех сил сторонясь воспоминаний, которые каждую ночь первой четверти луны, навевал узкий серп полумесяца, так напоминавший отметину на лбу того, кого она так хотела забыть. Того, кого изо всех сил и наперекор собственным чувствам стремилась защитить...
Окоченевшие пальцы с хрустом принялись загребать искристый снег, лепить небольшие снежки и набивать ими до горлышка прихваченные из дома кувшины. До колодца идти далеко, да и не за чем: талая вода лучше всего подходила для омовения и для готовки зелья. Этому ее еще покойная матушка научила. Когда снежков в кувшины набилось достаточно, жрица разогнулась, отряхнула от царапучей крошки инея руки и подышала на негнущиеся пальцы.
"Все-таки в хорошую ночь ты родила, Рису", - невольно подумала девушка, глядя на свою лилово-фиолетовую тень, протянувшейся от ног до самого порога хижины.
И действительно, ночь вокруг была на редкость тихой и умиротворяющей, небо в промоинах среди облаков - глубоким и затягивающим, а снежная простыня, покрывавшая землю до самого горизонта - и вовсе бесконечной.
И все-таки не удержалась. У самого порога, уже отогнув локтем циновку, подняла глаза к небу. Отчего-то полумесяц в небе вдруг показался ей стальным, а острые рога его заточенными точно лезвия.
"Сесщемару-сама...", - шепнуло съежившееся в груди сердце.
После прогулки по морозу тихий уют дома стал восприниматься вдвойне острее. И жар, идущий от очага, и приятный глазу полумрак, и густой травяной аромат, насквозь пропитавший дощачатое нутро хижины - все казалось теперь таким благостным, что об очередной вылазке на мороз не могло быть и речи. Тихо попыхивала крышкой котелка закипавшая на очаге вода, изредка попискивал нечаянно придавленный щенок, мерно постукивал по стенкам деревянной ступки венчик в руках жрицы. Последняя порция измельченного подорожника просыпалась в уже готовый отвар тысячелистника, добавив к витавшему вокруг аромату заваренного чая свою горьковатую ноту. Рин накрыла чистым полотенцем готовящийся отвар и потянулась за ковшом с растаявшей водой. Любое лекарство способно обернуться ядом, как и любой яд - лекарством: все дело в его силе. Эту истину Рин вместе с будущей жрицей Кагоме почерпнула у мудрой Каэде-баба. Приготовленным отваром можно было отравить не только Рису, но и еще пяток ее собратьев. Потому-то девушка заблаговременно оставила таять в ковше пару снежков, чтобы разбавить пойло.
Но лекарству для Рису настаиваться еще полчаса, а сейчас брови мико озадаченно сошлись на переносице при виде ползущему по циновке прочь от теплого брюха матери щенка. Сама новоиспеченная мамаша, видимо, слишком устала за день и, изредка тихо порыкивая во сне, видела десятый сон. Потому и не заметила, как один из ее детенышей, еще даже на крошечных лапах уверенно не стоявший, отправился исследовать окружающий мир. Рин только подивилась отважности щенка: совсем недавно родившийся и совершенно слепой он, тем не менее, ни разу не издал испуганного писка. Круглая лобастая голова со светлыми встопорщенными волосками уперлась в пахнущую сушеными травами ладонь мико. Щенок неожиданно чихнул, дернувшись всем своим упитанным тельцем, чем разбудил дремавшую на циновке нерадивую мать. К удивлению жрицы, Рису, вытянув шею, принюхалась к своему детенышу и нервно зарычала.
- Ну, что ты так?! Это же твой ребенок, - подтолкнув ладонью щенка к собаке, попрекнула собачью родительницу Рин.
Рису отвернулась и, уложив морду поверх шевелящихся у нее под боком детей, спрятала бесстыжие глаза под длинной бахромой хвоста. Всем своим видом дворняга демонстрировала безразличное отношение к своему дитя. И сколько в будущем мико не воевала с собакой, добилась она только того, что Рису подпускала к себе щенка исключительно на кормежку. Да и подросший щенок потом будет воспринимать как мать именно ее - деву в костюме жрицы с руками, пахнущими ушедшим летом. А Рин и не возражала, обретя в лице заматеревшего пса верного друга и защитника. Но все это будет потом, а сейчас, уложив теплую тушку на колени, Рин осторожно касалась пальцами крошечных лапок, затылка и ушей мирно посапывавшего щенка.
- Какой же ты странный. Мать тебя ни капельки не любит, на сестер с братьями ты не похож: все рыженькие в маму, а ты точно снег в лунном свете - серебряный. И пятнышко у тебя темное на лбу, - рассуждала в тишине мико, - Горе ты мое, что же с тобой делать? Может, себе оставить?
Щенок, смешно изогнувшись, во сне ухватил беззубым ртом мизинец мико. Рин хихикнула, коснулась пальцем горячего носа щенка и подсунула-таки его под бок заметно нервничавшей матери.
- Да будет так.
Время шло, и через пару недель заметно подросшие щенки умудрялись перевернуть хижину жрицы вверх дном, оставшись без внимания всего на несколько минут. К счастью, никто из молодняка не додумался свалиться в горящий очаг, ошпариться кипятком или нализаться какого-нибудь ядреного настоя, заваренного Рин для прихворнувших крестьян. И чем больше росли щенки, тем сильнее демонстрировала свою неприязнь к младшему Рису. Казалось, серебристо-белый детеныш и вовсе не интересовал свою многодетную мамашу, как, впрочем, и она его. С каждым днем все яснее становилось, что необычный щенок избрал объектом своей привязанности саму жрицу. Рин не возражала: носила его на руках, подкармливала парным молоком - подарком одного из зажиточных крестьян за исцеление его старшего сына от хвори, по ночам брала с собой под покрывало греться. Малыш рос и крепчал на руках мико, обгоняя своих братьев и сестер, которых уже заранее разобрали по дворам добрые люди. А сейчас малыши резво носились друг за другом вокруг очага, пока их мать унеслась кормиться по заснеженным полям и перелескам, и приводили в отчаянный восторг заглянувшую на огонек местную детвору.
- О, Рин-сама! Смотрите, какие они хорошенькие!
- Да-да! Такие милые. Папа разрешил забрать одного.
- И мне, и мне!
- А я тоже возьму вот этого - с пятнышком!
- Нет, этого я оставлю себе, - извиняюще улыбнулась Рин закутанному в платки и оттого казавшемуся совершенно круглым как кукла дарума малышу.
- Жа-а-а-лко, - протянул мальчик и с надеждой взглянул на мико, - Можно, тогда приходить его проведать?
- Конечно, Казу. Всегда, когда тебе захочется.
- Рин-сама, а как Вы его назвали? - с интересом разглядывая восседавшего на коленях жрицы щенка, поинтересовалась круглощекая Мику.
- Пока еще никак, но, думаю, Гин ему подойдет. Нэ, Гин? Тебе нравиться твое имя? - приласкав щенка, спросила девушка.
- Гин! Гин! Как здорово Вы придумали, Рин-сама!
- Да-да, Гин - серебряный как снежок, только пятнышко на лбу рыженькое!
- Гин-Гин! Ты ведь Гин?
Завиляв хвостом по складкам хакама жрицы, Гин смышлено таращил сине-серебристые глаза на щебетавшую без умолку детвору и вдруг громко рявкнул. Верно, чтобы никто вокруг не сомневался в том, что он своим именем доволен.
Со временем дом мико опустел: ушла в леса рыжая совсем как белка Рису, разобрали по домам и ее щенков, да и детвора стала реже заглядывать. Один верный Гин остался подле хозяйки: стеречь ее от одиночества долгими ночами, над которыми властвовал растущая луна.
В одну из таких ночей жрица посвятила нового друга в свою тайну.
- Гин-тян, - пропуская между мозолистых, но все же удивительно чутких пальцев жесткую шерсть на воротнике щенка, нерешительно спросила девушка, - Хочешь, я покажу тебе свое сокровище? Мы ведь друзья, нэ? Поэтому тебе я могу доверять.
Песик громко вздохнул, будто силился ответить своей мико. Прозрачно-серые, словно хрусталь-сырец, глаза животного светились пониманием и преданностью. Выпустив из объятий заметно подросшего Гина, Рин передвинулась на коленях вокруг очага и откинула крышку сундука. Из свертка в руках мико в пол ударила струя светлого шелка и растеклась-развернулась по татами в легковесное женское кимоно. Умный щенок пронзительно залаял, когда воздушный рукав одеяния угодил в очаг.
- Не бойся, Гин-тян, оно не горит в огне. И в воде не тонет, и мечом его не посечешь. Сколько раз пробовала - все без толку... - тихо проговорила Рин, любовно расправляя легковесный шелк на татами, - Глупая была. Теперь вот берегу пуще глаза своего.
Щенок, успокоенный уверенным голосом хозяйки, замолк и принюхался к шелковой материи. Вскинув лобастую голову, Гин утробно зарычал, силясь остеречь мико.
- Все правильно. Не людским запахом от него тянет. Духи этот шелк ткали, чтобы в нем перед нареченным явилась я.
Не успели отзвучать в тишине слова мико, как светлая ткань разукрасилась изумительными узорами. Вот по нежной, точно небо в предрассветный час, голубизне летели тонконогие аисты, а вот в золотистый полдень распускались в пышном цвету пионы. То сквозь лиловый вечер летели легкокрылые бабочки, то в чернильной синеве ночи сияли алмазы далеких звезд, и восходила полночная луна, серебря зеркало пруда, заросшего полупрозрачными лотосами. Все эти метаморфозы на невесомом шелке, совершенно сбили с толку щенка, остервенело тявкавшего на зеленоглазую стрекозу, качавшуюся на тонком стебельке внутри богатой на чудеса ткани.
- Ну-ну, - пожурила расшалившегося щенка девушка, - Красивое оно, правда? Мое свадебное учикакэ...
Притянув к себе щенка, мико опустилась на кимоно и щекой прижалась к прохладной ткани. Ничем не сдерживаемые черные волосы заструились на огненный кленовый листопад, летевший по солнечному шелку. Пальцы медленно скользнули по тонким былинкам дикой рисовой травы, заметавшей цепочки звериных следов на снегу в зазеркалье шелка.
Никогда она не примерит на себя этот дивный наряд.
Выбор сделан давным-давно: он жил, дожидаясь своего часа в сердце молодой мико, с того самого дня, когда еще ребенком среди лесной чащобы она увидела алебастровой белизны лик израненного демона.
Разве не поэтому на ней сейчас одежда жрицы? Не за тем ли, чтобы отринуть раз и навсегда притязания мужчин - крестьян ли, монахов ли, князей ли?
Это была не самая большая ее ложь. Пусть даже она и была от природы сметливой и ловила на лету все, что вкладывали в ее голову Хоши-сан, Каэдэ-баба, Кагомэ-сама и Санго-сан, пусть даже последнее воскрешение Мэйдо-Сэки не прошло даром для ее духа - все равно, этого было недостаточно, чтобы стать настоящей жрицей как Кагомэ-сама или покойная Кикьё-сама.
Чуткий не по своим размерам щенок, будто почуял тоску своей хозяйки. Теплый шершавый язык коснулся щеки мико, отвлекая от тяжелых дум.
- Ну, перестань, - засмеявшись, Рин потерлась щекой об узорчатый точно изморозь на водной глади шелк и легонько толкнула щенка пальцем прямо в отметину на лбу.
- А знаешь, о чем я подумала? Был ли Сесщемару-сама похож на тебя в детстве?
Тихо рассмеявшись своей придумке, мико представила себе великого демона-пса милым вислоухим щенком, перевернулась на бок и долго зевнула. Гин обошел вокруг хозяйки и улегся напротив лица мико, вглядываясь в сонное выражение ее карих глаз. Будто хотел разгадать тайну: что ж такого смешного она придумала? Но Рин уже закрыла глаза и глубоко дышала. Видно узкий серп луны в небесах решил смилостивиться над ней и прогнать за порог бессонницу, наслав цветные сны-воспоминания. А волшебный шелк вокруг тела спящей мико тем временем померк - будто выцвели разом все краски и узоры.
Этот день она не забудет никогда. И во снах и наяву он будет по-прежнему ярок и точен до мелочей так, будто это было вчера.
Снова и снова проходит она тот короткий путь по полю, сплошь заросшему паучьими лилиями. Всего несколько шагов, а ведь обещала идти следом, не жалея ног, насколько хватит ее недолгой человеческой жизни…
Лисий цветок зацвел в этом году рано - и все поля за деревней Каэде-баба словно занялись огнем пышного цвета. Красиво и печально завивались узкие багряные лепестки, выстреливая в стороны тонкими щупальцами тычинок.
"Цветы храбрости и мужества, дадите ли вы мне силы преодолеть, отмеренное судьбой?" - думала крестьянская девушка, ведя ладонью над кучерявыми соцветиями, - "Сделать выбор и никогда в нем не усомниться, никогда не сожалеть и не ждать..."
В стройной фигуре, идущей впереди, угадывались сила и стать благородного воина. На начищенном доспехе проскальзывали отражения ярких цветов, отчего казалось, будто металл кровью облили. Ветер играл серебром волос и длинным ворсом меха, украшавшего доспех самурая... нет, демона.
- Местные говорят: если встретить человека на дороге, вдоль которой растут паучьи лилии, то вы с ним никогда больше не повстречаетесь... - тихо обронила девушка, медленно семеня по проложенной демоном среди цветов тропе. Надвинутый на загорелый лоб синий платок не позволял разглядеть выражение ее лица.
- Но я не человек, - уверенным тоном отмел от себя глупые человеческие предрассудки демон, по-прежнему шагая навстречу закату.
"Видно, и, правда, судьба нам разойтись здесь, Сесщемару-сама..."
Где-то совсем рядом тоскливо всплакнула сонная цикада, вторя нечаянной догадке крестьянки.
Боги ли, люди ли, демоны ли - все были против порочной связи демона и человека.
"Батюшка ваш умер, защищая смертную возлюбленную. Думали ли Вы о нем, приходя сюда?.. Помните ли, сколько раз вы выпускали из единственной уцелевшей руки клинок, чтобы протянуть ее мне? Или сколько раз вы закрывали меня собой, принимая удары предназначенные мне? Помните, сколько раз горели огнем Ваши глаза, когда Вас срамили мной? Видят Боги, я не хотела этого..."
- Рин, икзо!
- Нет! - громкое слово ободрало гортань. Горло в раз сжалось до размера игольного ушка, что и не вздохнуть, а не то чтобы говорить. Но воля все же сцеживает с бледных губ слова - едва слышные и самые горькие за всю ее жизнь:
- Я больше не пойду за Вами, Сесщемару-сама...
- Таково твое решение? - позолота глаз с демонической расщелиной зрачка заглядывает ей прямо в душу и видит, все видит. Как дрожит угольно-черная струна неуверенности в стройной песне ее воли.
- Хай.
Осторожно, стараясь не примять лишних стеблей, Рин опустилась на колени и лбом прижалась к сложенным перед собой на земле ладоням:
- Моуошиваке аримасен*
- Дура-девка! - прежде молчаливый свидетель безобразной сцены между господином и его подопечной, Джакен выскочил перед согнутой в поклоне Рин, гневно потрясая посохом двух голов, - Да ты хоть представляешь, как оскорбила Сесщемару-сама?! Повинись немедленно! Совсем распустилась в своей деревне. Ох, говорил я Вам, Сесщемару-сама: на кого Вы Рин оставляете? Чего еще ждать от презренного ханье Инуяши!
Бедный-бедный Джакен-сама. Ростом ей едва до колена теперь достает, а сердце имеет такое большое, что и великану не снилось. Мягкое и теплое, будто лебяжий пух.
- Джакен, в сторону, - сталь в холодном голосе потомка Ину-но-тайчо заставляет маленького зеленого демона разом покрыться потом и мурашками.
- Да будет Вам, Сесщемару-сама! Ну, сглупила наша Рин. Вот я ее сейчас Нинтоджо пару раз охорошу - в миг в себя придет...
- Джакен, в сторону! - рычащие вихри демонической энергии сплетались в клубки перед ногами Сесщемару. Небо над его головой затянула сизая воронка облаков.
"Не надо, Джакен-сама", - мельком подумала Рин, все также не поднимая головы от земли, и вдруг почувствовала, как тщедушное тельце демона-прислужника закрывает ее собой. Крупные слезы, текущие из выпученных, похожих на лягушачьи глаз намочили светлое косодэ у нее на спине.
- Сесщемару-сама, пощадите!!! - вопил Джакен, изо всех сил цепляясь за рукава Рин. Не удержался. Полетел по воздуху, подхваченный вихрем демонической энергии в шлейфе из отсеченных кучерявых головок цветов. Напрасно вскинувшаяся Рин тянула к демоненку руки: Джакена воздушной волной вознесло едва ли не под самые облака. Да и сама она с трудом удерживалась на ногах, пальцами перехватывая летавшие вокруг лица растрепанные пряди черных волос. Платок с ее головы сорвало и унесло вслед за полевым бесом.
Огненные облака трансформации раскусила ядовитая пасть демонического пса, и земля содрогнулась под поступью преображенного Сесщемару-сама. Но не ужас владел слабым человеческим сердцем крестьянки, без тени страха взиравшей на могущественного демона, а благоговение перед его силой и красотой. Колени ее невольно пресеклись от странного ощущения, блуждавшего по всему телу. Так легко, будто вся она соткана из канареечного пуха, и в то же время так больно, как будто сердце пронзили клинком. Пальцы ее сжали полы косодэ на груди, а пылающие глаза глядели и все никак не могли наглядеться.
Прекрасный, прекрасный Сесщемару-сама! Его исполинское тело словно вылепили из снега с вершины горы Фудзиямы, серебряный мех на воротнике клубился подобно облакам в вышине, а длинная бахрома хвоста походила на туманную дымку, что плывет над водной гладью пяти озер в ненастный день.
"И жизнь, и смерть моя принадлежат Вам", - подумала девушка, опустив непокрытую голову и приготовившись встретить свою судьбу.
- Р-р-р-рин! - словно проскрежетали саблевидные клыки в разверзнутой пасти, и демон-пес рванулся вперед, мощными когтями вспахав заросшее лисьим цветком поле. За одно мгновение собачьи челюсти сомкнулись вокруг Рин, и девушка вместе с пластом земли была проглочена. Ни боли, ни страха, ни сожаления она не почувствовала. Лишь необъяснимую уверенность, что все случилось именно так, как и должно было...
Медленно, подвиваясь дымчатыми кольцами по полю расползался ядовитый смог от дыхания демона Сесщемару. Тонкие стебли и кучерявые головки цветков паучьей лилии рассыпались прахом, соприкоснувшись с едкими газом. Где-то недалеко послышался тихий стон. Исполинский пес, повел ухом и скосил пылающие щели глаз на крохотного демоненка, судорожно вцепившегося в Нинтоджо.
- Ох, Сесщемару-сама, наделали Вы делов, - держась за поясницу и опираясь на посох двух голов, Джакен ковылял по полю и бубнил под нос. Вполголоса, разумеется.
- Что я мальчик что ли - с такой-то высоты об землю меня швырять! Ох-хо-хо, спинушка моя. Это ж неделю отдай на примочки, чтоб хворь одолеть. Вот помру я - будете знать. Рин тоже хороша... Ой, Рин!
Выпучив круглые глаза, Джакен в момент забыл про ушибленную спину и завертел головой по сторонам.
- Ано… а где же она? - растерянно пробормотал он и вопросительно воззрился на невозмутимого демона-пса. Что-то в выражении собачьей морды второй ипостаси господина Сесщемару Джакену не понравилось:
- Да не может быть, чтобы Вы ее съели?! - внезапно осенило демоненка. Сесщемару в ответ даже ухом не повел. Только склонил на бок массивную голову и прищурился, будто вслушивался в происходящее внутри себя.
- Но как же так, Сесщемару-сама?.. - пролепетал ошеломленный Джакен. Хоть Рин и была под час совершенно невыносимой девчонкой, но сердце Джакена готово было разорваться при одном воспоминании о том, как она чуть не убилась во второй раз, доставая ему противоядие от укусов шершней Нараку.
Демон-пес внезапно заскулил, задрал голову к небу и протяжно завыл. Из демонической пасти вместе с зелеными облаками яда ударил луч ослепительного света, из которого на иссушенную траву как по ступеням сошла живая и невредимая Рин. Плечи ее облекало дивной красы учикакэ, позавидовать которому могла бы любая царица. Руки девушки сжимали церемониальный кинжал длиной в две ладони, рукоять и лезвие которого были выполнены из цельной кости и украшены орнаментом из полумесяцев. Ядовитые миазмы в воздухе внезапно рассеялись, и за спиной девушки раздался вкрадчивый голос Сесщемару-сама:
- Когда-то это кимоно принадлежало одной теньё, что снизошла с небес в западные земли. Несчастная тяготилась своим бессмертным существованием и умоляла съесть себя, дабы сгинуть в моем ядовитом чреве. Я выполнил ее желание, и все, что осталось от теньё - это учикакэ. Теперь оно - твое. Как и кинжал из моего когтя, перед ударом которого устоять может не каждый демон. Это твое приданное, Рин. Распорядись им с умом.
Тихо прошелестел прах под подошвами преображенного Сесщемару. Вообще-то он всегда передвигался так бесшумно, что иной раз Рин диву давалась. А сейчас будто намеренно не скрывался. Наверное, чтобы дать понять: я здесь, я рядом - стою позади и вижу, как под слоями одежды спина твоя покрывается мурашками от звука моего голоса, слышу твое сбивчивое дыхание, чую, как увлажнились твои виски и ладони. Презиравший весь род людской демон знал о ней практически все как ни один человек на всей земле - такой вот парадокс.
"Поймете ли когда-нибудь, Сесщемару-сама, как напрасен Ваш подарок у меня на плечах?" - с тоской подумала Рин, а в ответ лишь, молча, кивнула, крепче сжав кинжал в ладонях.
Под робкое щелканье пролетевшей над головами галки шаги вновь раздались за спиной. Но на этот раз - прочь.
- Икзо, Джакен! - тон повелительный, ровный - ни единой лишней эмоции не проскользнуло, только сталь приказа звенит в голове так, что дорогого стоит не сорвать и не побежать следом на край земли. Ни слова прощания - как будто на час расстаются, а не навсегда. Острым когтем обида на миг царапнула неопытное сердце Рин, но она не пошла у нее на поводу. Слишком хорошо знала крестьянка нрав Сесщемару-сама. Никому не верящий, одиночка по натуре - он редко привязывался к кому бы то ни было. Но в того, кто заронил в его душу зерно симпатии и удостоился его доверия, демон "прорастал" корнями. Чем ближе он подпускал к себе, тем сложнее было ему прощаться навсегда.
Резко обернувшись, так что полы узорчатого учикакэ поплыли по воздуху подобно летним облакам, Рин согнулась в глубоком поклоне и громко выкрикнула слова искренней благодарности:
- Домо аригато годзуймасу!
Совсем рядом неожиданно раздались быстрые шажки, и одна из деревянных голов Нинтоджо встретилась со лбом Рин.
Бац!
- Дура-девка, только попробуй помереть раньше положенного! - в сердцах рявкнул Джакен и со всех ног припустил за удаляющимся господином, - Подождите меня, Сесщемару-сама!!!
Потирая ушибленный лоб, Рин улыбнулась вслед беловолосой фигуре и сопровождающему ее демоненку. На сердце у нее было тяжело, но, даже отчаянно моргая, чтобы не заплакать, она прощалась с ними улыбкой.
"Сайонара, Сесщемару-сама. Я никогда Вас не забуду! Никогда и ни за что. Ведь подобных Вам нет и не будет больше на этой земле".
Автор: Sato Yukiko
Бета: некому
Фэндом: Inuyasha
Персонажи: Рин, Сесщемару, Джакен, авторские персонажи
Рейтинг: pg-13 на всякий случай
Жанры: Гет, фэнтази
Размер: макси
Статус: в процессе
глава 1. "Сайонара, Сесщемару-сама!"
- Мико-сама! Мико-сама!!
Рыхлый снег под соломенными варадзи деревенской малышни тревожно поскрипывал, вторя их испуганным голосам. На шум из хижины, отогнув в сторону циновку, выглянула черноволосая девушка и озадаченно нахмурилась.
- Что такое? - вместе с облачком пара обеспокоенно выдохнула она, щурясь от искристой белизны снежного покрова вокруг. Судя по мокрым от слез щекам младших и покрасневшим от продолжительных шмыганий носам старших ребят, в деревне действительно случилось что-то необыкновенное.
- Ано... Рису... Она под кустами возле дома Хироши... - прыгающими губами начал круглолицый Ичиро - сын мастера гончарных дел Такуми.
- Да! Лежит и не отзывается. И кушать ничего не берет, и пить не хочет... - тут же за старшим братом подхватил младший сын гончара, усиленно вытирая рукавом сопливый нос.
- Видать, помрет как ото-сама... - еле слышно прошелестел за спинами друзей невысокий мальчонка, за что тут же схлопотал по шее от остальных, да так, что весь снег слетел с соломенной накидки и широкой, явно не по детской голове, шляпы.
- Не правда! Мико-сама ее спасет!
- Все-то ты врешь, Шота!
- Точно! Думай, что болтаешь!
- Мико-сама, скажите ему!
Священница ободряюще улыбнулась в ответ на замерший в детских глазах вопрос, хотя на душе у нее кошки скребли. читать дальшеЗдешние дети, отцов и братьев которых забрали войны, не понаслышке знали, что такое смерть. Междоусобные распри сёгунов не проходили стороной ни для кого: тех, кого не побила война, уносили голод и нищета. Женщины, оставшиеся без мужей, старики, лишившиеся сыновей-кормильцев и дети, которым суждено вырасти без крепкого отцовского плеча. Ей ли - сироте – не знакома тоска в испуганных детских глазах? Девушка мотнула головой, отгоняя прочь грустные мысли, и взгляд ее, затуманившийся на мгновение, вновь прояснился:
- Ну-ну, Шота-кун, не падай духом. Я сейчас, - подмигнув худому мальчонке, проговорила жрица и на мгновение скрылась за циновкой внутри хижины. Снег приветливо захрустел под гёта мико, когда она в полном облачении шагнула с порога на землю.
- Ну, пойдем посмотрим, что случилось с нашей Рису.
Снега за ночь навалило столько, что даже крестьянские хижины захлебнулись в сугробах. Только тонкий дымок очагов над снежными шапками соломенных крыш и давал понять, что перед тобой человеческое обиталище, а не медвежья берлога или нора демона. Верно, пронеслась по деревне ночью жестокосердечная Юки-онна, выманивая из домов чужих мужей. И шагавшая во главе деревенской детворы мико точно знала, что это не просто сказание или страшная сказка на ночь для непоседливых отроков. Все они: и йокай, и мононоке, и обакэ - существуют бок-о-бок с бесконечными войнами, налогами сёгунов и разбойными бандами. Нападают, убивают, насилуют и разоряют. И еще неизвестно, что хуже: быть съеденным гигантской демонической скоропеей или умереть голодной смертью от непомерного налога. Но страшнее всего, когда слабое человеческое сердце идет на поводу у жестокости и алчности и попадает в хитро расставленный силок демона. Вот и снежное покрывало зимы не так давно схоронило под собой следы разбойничьего набега, во главе которого стоял одержимый.
Тихий шелест соломенной накидки выдал мико, когда она передернула плечами, угадав в снежной сопке сожженную хижину Каташи-сана. Его жена и сыновья не успели спастись. Женская рука невольно нашарила и сжала спрятанное в рукаве оружие. Будто хотела напитать впрок решимости и хладнокровия у резной рукояти с мудреным узором полумесяцев. До следующего раза, когда ей придется защищать себя и других.
«Убей или будь убитым» - вопрос не из легких. Есть, отчего помутиться рассудком. В такие моменты она всегда вспоминала о Суйкоцу-сама - о враче, чья слабая воля и сумасшествие обернулись против рода людского.
- Рин-сама... - ледяная ладошка нетвердо ухватилась за край белого как цветок подснежника рукава мико.
- Нани, Шота-кун?
- А Рису правда не помрет? Я не хочу, чтобы...
- Шота-кун, - край соломенной накидки подмел пушистый снег на дороге, а успевшая заиндеветь на холоде красная ткань хакама захрустела, когда жрица присела на корточки, чтобы увидеть скрытые тенью шляпы глаза ребенка, - Я тебе обещаю сделать все, что смогу, чтобы вылечить Рису.
- Клянетесь? - крохотная ледяная ладошка с оттопыренным мизинцем возникла из длинного рукава доставшейся от старших братьев одежки, а из-под платка сверкнули вызовом и слепой детской верой в чудеса глаза.
- Якусоку, - улыбнувшись, ответила мико и обхватила мизинцем своей руки палец ребенка, - Шота-кун, да у тебя руки ледяные и нос холодный! Ну-ка, давай сюда ладони.
Растерев до красноты детские кисти в свои руках, жрица прислонила их к холодным щекам ребенка.
- Слушай и запоминай: всегда, когда начнешь замерзать, три ладошки, пока не согреются, а потом приложи их к щекам.
- Аригато! - шмыгнув носом, отозвался Шота и, зардевшись, едва слышно прошептал, - Вы такая теплая, Рин-сама.
- Эх, ты, ледышка. И нос у тебя течет. А ну, на перегонки? Кто быстрее ребят догонит. Заодно и согреемся.
- Хай!
Как мало, оказывается, нужно для счастья. Яркое солнце над головой, кусающий за щеки мороз и крупные рисины наста, летящие из-под деревянных гёта.
"Теплота... Пригоршнями ли рассыпанная в детском смехе, крупицами ли проскользнувшая сквозь брешь в невозмутимости взрослых, но она нужна нам: и демонам, и людям. Нэ, Сесщемару-сама?" – смеясь и придерживая шляпу на бегу, подумала мико Рин-сама. Та самая девчонка, которая много лет назад путешествовала в свите великого демона-пса Сесщемару.
Выполнить данное Шоте-куну обещание на деле оказалось очень легко. Рыжая дворняжка Рису - любимица местной детворы - вовсе не умирала. Скорее даже наоборот. Едва взглянув на скорченную на снегу тушку собаки с необъятно раздувшимся животом, Рин смекнула что к чему. Да и прижатая к горящему пузу дворняги ладонь ясно прощупывала шевелящихся внутри щенков. Ничего не смыслившая в вопросах деторождения детвора, молча, семенила за шагавшей обратно с роженицей на руках мико. С такой-то ношей на руках и дорога назад показалась веселее - как будто и не силился давеча взор пронзить снежный покров, скрывавший оставшиеся после набега разруху и пепелище. Как будто и дышать стало легче без мрачных дум на душе.
Шаг за шагом дети, приметившие улыбку, затаившуюся в уголках губ мико, успокоились. По наитию невинной души они и без слов поняли, что все будет хорошо. А просвещать детей в тайну дворняжки жрица не стала: рано им еще такие вещи знать.
- Рин-сама? - подал голос Шота, пока жрица примерялась, как бы половчее нырнуть под циновку с ношей на руках и не удариться головой об низкий косяк проема.
- С Рису все будет в порядке. Я же обещала. Приходите завтра ее проведать, - пятясь спиной сквозь завесу из рисовой соломы, улыбнулась мико и исчезла в хижине.
С собакой мико промучилась почти до полуночи, пока все шестеро щенят не появились на свет. И даже несмотря на усталость, Рин чувствовала радость и благоговение на душе при виде изнуренной дворняги, с неподдельной материнской нежностью вылизывавшей свое новорожденное потомство.
- Ох, и заставила ты меня поволноваться! - проговорила мико, впервые вздохнув спокойно после того, как последний самый большой щенок появился из материнской утробы на свет. Именно с ним и пришлось повозиться обеим - и матери, и невольной повитухе. Не позови мальчишки на выручку жрицу, слишком крупный и головастый щенок скорее всего погубил бы обоих при рождении - и себя, и мать. Но, к счастью, все обошлось. Всего и делов-то осталось - приготовить из засушенных впрок по осени трав останавливающий кровь отвар и напоить им дворняжку.
Подтолкнув к носу Рису последнего щенка, мико удостоверилась, что никто из собачьего семейства не свалится с циновки прямо в огонь очага, и занялась отваром. Сперва нужно было нагреть воды и приготовить смесь из целебных трав. Набросив на плечи домотканый платок и вооружившись парой кувшинов, Рин сунула ноги в гёта и рыбкой нырнула в морозную ночь. После уютного тепла натопленной хижины, царящий на улице мороз первым делом ущипнул девушку за щеки, потом уже защекотал нос и, наконец, захолодил ступни. Мико охнула, выдохнув кудрявое облачко пара, зябко повела плечами и шагнула на пушистый снежный ковер, стелившийся от порога до самых небес. Первый же шаг жрицы громоподобным хрустом оповестил сонную округу о том, что в столь поздний час кому-то все еще не спится. Рин поморщилась на озябшие пальцы ног, зарывшиеся в рыхлый снег, пару раз переступила с ноги на ногу и, раз и навсегда отметя все сомнения, бодро зашагала к ближайшему сугробу.
"Подумаешь, холодно! Не химэ какая-нибудь изнеженная, потерпишь. Зато как красиво!" - со смешанными чувствами подумала Рин и на миг, забыв про кувшины в руках, загляделась на посеребренные верхушки вязов, повисшие над крышами завитые "драконьи хвосты" дыма и растущий серп луны, выглядывавший в промоину между тучами.
Именно в такие ночи, когда растущая луна просыпала на землю призрачное серебро своего света, сон бежал от девушки как от чумной. Оттого в душе она только радовалась нечаянному соседству рыжей дворняги. Приятные хлопоты над многодетной собачьей родительницей хорошо отвлекали от мыслей: о жизни, о долге, об одиночестве и... Мико упрямо мотнула головой, изо всех сил сторонясь воспоминаний, которые каждую ночь первой четверти луны, навевал узкий серп полумесяца, так напоминавший отметину на лбу того, кого она так хотела забыть. Того, кого изо всех сил и наперекор собственным чувствам стремилась защитить...
Окоченевшие пальцы с хрустом принялись загребать искристый снег, лепить небольшие снежки и набивать ими до горлышка прихваченные из дома кувшины. До колодца идти далеко, да и не за чем: талая вода лучше всего подходила для омовения и для готовки зелья. Этому ее еще покойная матушка научила. Когда снежков в кувшины набилось достаточно, жрица разогнулась, отряхнула от царапучей крошки инея руки и подышала на негнущиеся пальцы.
"Все-таки в хорошую ночь ты родила, Рису", - невольно подумала девушка, глядя на свою лилово-фиолетовую тень, протянувшейся от ног до самого порога хижины.
И действительно, ночь вокруг была на редкость тихой и умиротворяющей, небо в промоинах среди облаков - глубоким и затягивающим, а снежная простыня, покрывавшая землю до самого горизонта - и вовсе бесконечной.
И все-таки не удержалась. У самого порога, уже отогнув локтем циновку, подняла глаза к небу. Отчего-то полумесяц в небе вдруг показался ей стальным, а острые рога его заточенными точно лезвия.
"Сесщемару-сама...", - шепнуло съежившееся в груди сердце.
После прогулки по морозу тихий уют дома стал восприниматься вдвойне острее. И жар, идущий от очага, и приятный глазу полумрак, и густой травяной аромат, насквозь пропитавший дощачатое нутро хижины - все казалось теперь таким благостным, что об очередной вылазке на мороз не могло быть и речи. Тихо попыхивала крышкой котелка закипавшая на очаге вода, изредка попискивал нечаянно придавленный щенок, мерно постукивал по стенкам деревянной ступки венчик в руках жрицы. Последняя порция измельченного подорожника просыпалась в уже готовый отвар тысячелистника, добавив к витавшему вокруг аромату заваренного чая свою горьковатую ноту. Рин накрыла чистым полотенцем готовящийся отвар и потянулась за ковшом с растаявшей водой. Любое лекарство способно обернуться ядом, как и любой яд - лекарством: все дело в его силе. Эту истину Рин вместе с будущей жрицей Кагоме почерпнула у мудрой Каэде-баба. Приготовленным отваром можно было отравить не только Рису, но и еще пяток ее собратьев. Потому-то девушка заблаговременно оставила таять в ковше пару снежков, чтобы разбавить пойло.
Но лекарству для Рису настаиваться еще полчаса, а сейчас брови мико озадаченно сошлись на переносице при виде ползущему по циновке прочь от теплого брюха матери щенка. Сама новоиспеченная мамаша, видимо, слишком устала за день и, изредка тихо порыкивая во сне, видела десятый сон. Потому и не заметила, как один из ее детенышей, еще даже на крошечных лапах уверенно не стоявший, отправился исследовать окружающий мир. Рин только подивилась отважности щенка: совсем недавно родившийся и совершенно слепой он, тем не менее, ни разу не издал испуганного писка. Круглая лобастая голова со светлыми встопорщенными волосками уперлась в пахнущую сушеными травами ладонь мико. Щенок неожиданно чихнул, дернувшись всем своим упитанным тельцем, чем разбудил дремавшую на циновке нерадивую мать. К удивлению жрицы, Рису, вытянув шею, принюхалась к своему детенышу и нервно зарычала.
- Ну, что ты так?! Это же твой ребенок, - подтолкнув ладонью щенка к собаке, попрекнула собачью родительницу Рин.
Рису отвернулась и, уложив морду поверх шевелящихся у нее под боком детей, спрятала бесстыжие глаза под длинной бахромой хвоста. Всем своим видом дворняга демонстрировала безразличное отношение к своему дитя. И сколько в будущем мико не воевала с собакой, добилась она только того, что Рису подпускала к себе щенка исключительно на кормежку. Да и подросший щенок потом будет воспринимать как мать именно ее - деву в костюме жрицы с руками, пахнущими ушедшим летом. А Рин и не возражала, обретя в лице заматеревшего пса верного друга и защитника. Но все это будет потом, а сейчас, уложив теплую тушку на колени, Рин осторожно касалась пальцами крошечных лапок, затылка и ушей мирно посапывавшего щенка.
- Какой же ты странный. Мать тебя ни капельки не любит, на сестер с братьями ты не похож: все рыженькие в маму, а ты точно снег в лунном свете - серебряный. И пятнышко у тебя темное на лбу, - рассуждала в тишине мико, - Горе ты мое, что же с тобой делать? Может, себе оставить?
Щенок, смешно изогнувшись, во сне ухватил беззубым ртом мизинец мико. Рин хихикнула, коснулась пальцем горячего носа щенка и подсунула-таки его под бок заметно нервничавшей матери.
- Да будет так.
Время шло, и через пару недель заметно подросшие щенки умудрялись перевернуть хижину жрицы вверх дном, оставшись без внимания всего на несколько минут. К счастью, никто из молодняка не додумался свалиться в горящий очаг, ошпариться кипятком или нализаться какого-нибудь ядреного настоя, заваренного Рин для прихворнувших крестьян. И чем больше росли щенки, тем сильнее демонстрировала свою неприязнь к младшему Рису. Казалось, серебристо-белый детеныш и вовсе не интересовал свою многодетную мамашу, как, впрочем, и она его. С каждым днем все яснее становилось, что необычный щенок избрал объектом своей привязанности саму жрицу. Рин не возражала: носила его на руках, подкармливала парным молоком - подарком одного из зажиточных крестьян за исцеление его старшего сына от хвори, по ночам брала с собой под покрывало греться. Малыш рос и крепчал на руках мико, обгоняя своих братьев и сестер, которых уже заранее разобрали по дворам добрые люди. А сейчас малыши резво носились друг за другом вокруг очага, пока их мать унеслась кормиться по заснеженным полям и перелескам, и приводили в отчаянный восторг заглянувшую на огонек местную детвору.
- О, Рин-сама! Смотрите, какие они хорошенькие!
- Да-да! Такие милые. Папа разрешил забрать одного.
- И мне, и мне!
- А я тоже возьму вот этого - с пятнышком!
- Нет, этого я оставлю себе, - извиняюще улыбнулась Рин закутанному в платки и оттого казавшемуся совершенно круглым как кукла дарума малышу.
- Жа-а-а-лко, - протянул мальчик и с надеждой взглянул на мико, - Можно, тогда приходить его проведать?
- Конечно, Казу. Всегда, когда тебе захочется.
- Рин-сама, а как Вы его назвали? - с интересом разглядывая восседавшего на коленях жрицы щенка, поинтересовалась круглощекая Мику.
- Пока еще никак, но, думаю, Гин ему подойдет. Нэ, Гин? Тебе нравиться твое имя? - приласкав щенка, спросила девушка.
- Гин! Гин! Как здорово Вы придумали, Рин-сама!
- Да-да, Гин - серебряный как снежок, только пятнышко на лбу рыженькое!
- Гин-Гин! Ты ведь Гин?
Завиляв хвостом по складкам хакама жрицы, Гин смышлено таращил сине-серебристые глаза на щебетавшую без умолку детвору и вдруг громко рявкнул. Верно, чтобы никто вокруг не сомневался в том, что он своим именем доволен.
Со временем дом мико опустел: ушла в леса рыжая совсем как белка Рису, разобрали по домам и ее щенков, да и детвора стала реже заглядывать. Один верный Гин остался подле хозяйки: стеречь ее от одиночества долгими ночами, над которыми властвовал растущая луна.
В одну из таких ночей жрица посвятила нового друга в свою тайну.
- Гин-тян, - пропуская между мозолистых, но все же удивительно чутких пальцев жесткую шерсть на воротнике щенка, нерешительно спросила девушка, - Хочешь, я покажу тебе свое сокровище? Мы ведь друзья, нэ? Поэтому тебе я могу доверять.
Песик громко вздохнул, будто силился ответить своей мико. Прозрачно-серые, словно хрусталь-сырец, глаза животного светились пониманием и преданностью. Выпустив из объятий заметно подросшего Гина, Рин передвинулась на коленях вокруг очага и откинула крышку сундука. Из свертка в руках мико в пол ударила струя светлого шелка и растеклась-развернулась по татами в легковесное женское кимоно. Умный щенок пронзительно залаял, когда воздушный рукав одеяния угодил в очаг.
- Не бойся, Гин-тян, оно не горит в огне. И в воде не тонет, и мечом его не посечешь. Сколько раз пробовала - все без толку... - тихо проговорила Рин, любовно расправляя легковесный шелк на татами, - Глупая была. Теперь вот берегу пуще глаза своего.
Щенок, успокоенный уверенным голосом хозяйки, замолк и принюхался к шелковой материи. Вскинув лобастую голову, Гин утробно зарычал, силясь остеречь мико.
- Все правильно. Не людским запахом от него тянет. Духи этот шелк ткали, чтобы в нем перед нареченным явилась я.
Не успели отзвучать в тишине слова мико, как светлая ткань разукрасилась изумительными узорами. Вот по нежной, точно небо в предрассветный час, голубизне летели тонконогие аисты, а вот в золотистый полдень распускались в пышном цвету пионы. То сквозь лиловый вечер летели легкокрылые бабочки, то в чернильной синеве ночи сияли алмазы далеких звезд, и восходила полночная луна, серебря зеркало пруда, заросшего полупрозрачными лотосами. Все эти метаморфозы на невесомом шелке, совершенно сбили с толку щенка, остервенело тявкавшего на зеленоглазую стрекозу, качавшуюся на тонком стебельке внутри богатой на чудеса ткани.
- Ну-ну, - пожурила расшалившегося щенка девушка, - Красивое оно, правда? Мое свадебное учикакэ...
Притянув к себе щенка, мико опустилась на кимоно и щекой прижалась к прохладной ткани. Ничем не сдерживаемые черные волосы заструились на огненный кленовый листопад, летевший по солнечному шелку. Пальцы медленно скользнули по тонким былинкам дикой рисовой травы, заметавшей цепочки звериных следов на снегу в зазеркалье шелка.
Никогда она не примерит на себя этот дивный наряд.
Выбор сделан давным-давно: он жил, дожидаясь своего часа в сердце молодой мико, с того самого дня, когда еще ребенком среди лесной чащобы она увидела алебастровой белизны лик израненного демона.
Разве не поэтому на ней сейчас одежда жрицы? Не за тем ли, чтобы отринуть раз и навсегда притязания мужчин - крестьян ли, монахов ли, князей ли?
Это была не самая большая ее ложь. Пусть даже она и была от природы сметливой и ловила на лету все, что вкладывали в ее голову Хоши-сан, Каэдэ-баба, Кагомэ-сама и Санго-сан, пусть даже последнее воскрешение Мэйдо-Сэки не прошло даром для ее духа - все равно, этого было недостаточно, чтобы стать настоящей жрицей как Кагомэ-сама или покойная Кикьё-сама.
Чуткий не по своим размерам щенок, будто почуял тоску своей хозяйки. Теплый шершавый язык коснулся щеки мико, отвлекая от тяжелых дум.
- Ну, перестань, - засмеявшись, Рин потерлась щекой об узорчатый точно изморозь на водной глади шелк и легонько толкнула щенка пальцем прямо в отметину на лбу.
- А знаешь, о чем я подумала? Был ли Сесщемару-сама похож на тебя в детстве?
Тихо рассмеявшись своей придумке, мико представила себе великого демона-пса милым вислоухим щенком, перевернулась на бок и долго зевнула. Гин обошел вокруг хозяйки и улегся напротив лица мико, вглядываясь в сонное выражение ее карих глаз. Будто хотел разгадать тайну: что ж такого смешного она придумала? Но Рин уже закрыла глаза и глубоко дышала. Видно узкий серп луны в небесах решил смилостивиться над ней и прогнать за порог бессонницу, наслав цветные сны-воспоминания. А волшебный шелк вокруг тела спящей мико тем временем померк - будто выцвели разом все краски и узоры.
Этот день она не забудет никогда. И во снах и наяву он будет по-прежнему ярок и точен до мелочей так, будто это было вчера.
Снова и снова проходит она тот короткий путь по полю, сплошь заросшему паучьими лилиями. Всего несколько шагов, а ведь обещала идти следом, не жалея ног, насколько хватит ее недолгой человеческой жизни…
Лисий цветок зацвел в этом году рано - и все поля за деревней Каэде-баба словно занялись огнем пышного цвета. Красиво и печально завивались узкие багряные лепестки, выстреливая в стороны тонкими щупальцами тычинок.
"Цветы храбрости и мужества, дадите ли вы мне силы преодолеть, отмеренное судьбой?" - думала крестьянская девушка, ведя ладонью над кучерявыми соцветиями, - "Сделать выбор и никогда в нем не усомниться, никогда не сожалеть и не ждать..."
В стройной фигуре, идущей впереди, угадывались сила и стать благородного воина. На начищенном доспехе проскальзывали отражения ярких цветов, отчего казалось, будто металл кровью облили. Ветер играл серебром волос и длинным ворсом меха, украшавшего доспех самурая... нет, демона.
- Местные говорят: если встретить человека на дороге, вдоль которой растут паучьи лилии, то вы с ним никогда больше не повстречаетесь... - тихо обронила девушка, медленно семеня по проложенной демоном среди цветов тропе. Надвинутый на загорелый лоб синий платок не позволял разглядеть выражение ее лица.
- Но я не человек, - уверенным тоном отмел от себя глупые человеческие предрассудки демон, по-прежнему шагая навстречу закату.
"Видно, и, правда, судьба нам разойтись здесь, Сесщемару-сама..."
Где-то совсем рядом тоскливо всплакнула сонная цикада, вторя нечаянной догадке крестьянки.
Боги ли, люди ли, демоны ли - все были против порочной связи демона и человека.
"Батюшка ваш умер, защищая смертную возлюбленную. Думали ли Вы о нем, приходя сюда?.. Помните ли, сколько раз вы выпускали из единственной уцелевшей руки клинок, чтобы протянуть ее мне? Или сколько раз вы закрывали меня собой, принимая удары предназначенные мне? Помните, сколько раз горели огнем Ваши глаза, когда Вас срамили мной? Видят Боги, я не хотела этого..."
- Рин, икзо!
- Нет! - громкое слово ободрало гортань. Горло в раз сжалось до размера игольного ушка, что и не вздохнуть, а не то чтобы говорить. Но воля все же сцеживает с бледных губ слова - едва слышные и самые горькие за всю ее жизнь:
- Я больше не пойду за Вами, Сесщемару-сама...
- Таково твое решение? - позолота глаз с демонической расщелиной зрачка заглядывает ей прямо в душу и видит, все видит. Как дрожит угольно-черная струна неуверенности в стройной песне ее воли.
- Хай.
Осторожно, стараясь не примять лишних стеблей, Рин опустилась на колени и лбом прижалась к сложенным перед собой на земле ладоням:
- Моуошиваке аримасен*
- Дура-девка! - прежде молчаливый свидетель безобразной сцены между господином и его подопечной, Джакен выскочил перед согнутой в поклоне Рин, гневно потрясая посохом двух голов, - Да ты хоть представляешь, как оскорбила Сесщемару-сама?! Повинись немедленно! Совсем распустилась в своей деревне. Ох, говорил я Вам, Сесщемару-сама: на кого Вы Рин оставляете? Чего еще ждать от презренного ханье Инуяши!
Бедный-бедный Джакен-сама. Ростом ей едва до колена теперь достает, а сердце имеет такое большое, что и великану не снилось. Мягкое и теплое, будто лебяжий пух.
- Джакен, в сторону, - сталь в холодном голосе потомка Ину-но-тайчо заставляет маленького зеленого демона разом покрыться потом и мурашками.
- Да будет Вам, Сесщемару-сама! Ну, сглупила наша Рин. Вот я ее сейчас Нинтоджо пару раз охорошу - в миг в себя придет...
- Джакен, в сторону! - рычащие вихри демонической энергии сплетались в клубки перед ногами Сесщемару. Небо над его головой затянула сизая воронка облаков.
"Не надо, Джакен-сама", - мельком подумала Рин, все также не поднимая головы от земли, и вдруг почувствовала, как тщедушное тельце демона-прислужника закрывает ее собой. Крупные слезы, текущие из выпученных, похожих на лягушачьи глаз намочили светлое косодэ у нее на спине.
- Сесщемару-сама, пощадите!!! - вопил Джакен, изо всех сил цепляясь за рукава Рин. Не удержался. Полетел по воздуху, подхваченный вихрем демонической энергии в шлейфе из отсеченных кучерявых головок цветов. Напрасно вскинувшаяся Рин тянула к демоненку руки: Джакена воздушной волной вознесло едва ли не под самые облака. Да и сама она с трудом удерживалась на ногах, пальцами перехватывая летавшие вокруг лица растрепанные пряди черных волос. Платок с ее головы сорвало и унесло вслед за полевым бесом.
Огненные облака трансформации раскусила ядовитая пасть демонического пса, и земля содрогнулась под поступью преображенного Сесщемару-сама. Но не ужас владел слабым человеческим сердцем крестьянки, без тени страха взиравшей на могущественного демона, а благоговение перед его силой и красотой. Колени ее невольно пресеклись от странного ощущения, блуждавшего по всему телу. Так легко, будто вся она соткана из канареечного пуха, и в то же время так больно, как будто сердце пронзили клинком. Пальцы ее сжали полы косодэ на груди, а пылающие глаза глядели и все никак не могли наглядеться.
Прекрасный, прекрасный Сесщемару-сама! Его исполинское тело словно вылепили из снега с вершины горы Фудзиямы, серебряный мех на воротнике клубился подобно облакам в вышине, а длинная бахрома хвоста походила на туманную дымку, что плывет над водной гладью пяти озер в ненастный день.
"И жизнь, и смерть моя принадлежат Вам", - подумала девушка, опустив непокрытую голову и приготовившись встретить свою судьбу.
- Р-р-р-рин! - словно проскрежетали саблевидные клыки в разверзнутой пасти, и демон-пес рванулся вперед, мощными когтями вспахав заросшее лисьим цветком поле. За одно мгновение собачьи челюсти сомкнулись вокруг Рин, и девушка вместе с пластом земли была проглочена. Ни боли, ни страха, ни сожаления она не почувствовала. Лишь необъяснимую уверенность, что все случилось именно так, как и должно было...
Медленно, подвиваясь дымчатыми кольцами по полю расползался ядовитый смог от дыхания демона Сесщемару. Тонкие стебли и кучерявые головки цветков паучьей лилии рассыпались прахом, соприкоснувшись с едкими газом. Где-то недалеко послышался тихий стон. Исполинский пес, повел ухом и скосил пылающие щели глаз на крохотного демоненка, судорожно вцепившегося в Нинтоджо.
- Ох, Сесщемару-сама, наделали Вы делов, - держась за поясницу и опираясь на посох двух голов, Джакен ковылял по полю и бубнил под нос. Вполголоса, разумеется.
- Что я мальчик что ли - с такой-то высоты об землю меня швырять! Ох-хо-хо, спинушка моя. Это ж неделю отдай на примочки, чтоб хворь одолеть. Вот помру я - будете знать. Рин тоже хороша... Ой, Рин!
Выпучив круглые глаза, Джакен в момент забыл про ушибленную спину и завертел головой по сторонам.
- Ано… а где же она? - растерянно пробормотал он и вопросительно воззрился на невозмутимого демона-пса. Что-то в выражении собачьей морды второй ипостаси господина Сесщемару Джакену не понравилось:
- Да не может быть, чтобы Вы ее съели?! - внезапно осенило демоненка. Сесщемару в ответ даже ухом не повел. Только склонил на бок массивную голову и прищурился, будто вслушивался в происходящее внутри себя.
- Но как же так, Сесщемару-сама?.. - пролепетал ошеломленный Джакен. Хоть Рин и была под час совершенно невыносимой девчонкой, но сердце Джакена готово было разорваться при одном воспоминании о том, как она чуть не убилась во второй раз, доставая ему противоядие от укусов шершней Нараку.
Демон-пес внезапно заскулил, задрал голову к небу и протяжно завыл. Из демонической пасти вместе с зелеными облаками яда ударил луч ослепительного света, из которого на иссушенную траву как по ступеням сошла живая и невредимая Рин. Плечи ее облекало дивной красы учикакэ, позавидовать которому могла бы любая царица. Руки девушки сжимали церемониальный кинжал длиной в две ладони, рукоять и лезвие которого были выполнены из цельной кости и украшены орнаментом из полумесяцев. Ядовитые миазмы в воздухе внезапно рассеялись, и за спиной девушки раздался вкрадчивый голос Сесщемару-сама:
- Когда-то это кимоно принадлежало одной теньё, что снизошла с небес в западные земли. Несчастная тяготилась своим бессмертным существованием и умоляла съесть себя, дабы сгинуть в моем ядовитом чреве. Я выполнил ее желание, и все, что осталось от теньё - это учикакэ. Теперь оно - твое. Как и кинжал из моего когтя, перед ударом которого устоять может не каждый демон. Это твое приданное, Рин. Распорядись им с умом.
Тихо прошелестел прах под подошвами преображенного Сесщемару. Вообще-то он всегда передвигался так бесшумно, что иной раз Рин диву давалась. А сейчас будто намеренно не скрывался. Наверное, чтобы дать понять: я здесь, я рядом - стою позади и вижу, как под слоями одежды спина твоя покрывается мурашками от звука моего голоса, слышу твое сбивчивое дыхание, чую, как увлажнились твои виски и ладони. Презиравший весь род людской демон знал о ней практически все как ни один человек на всей земле - такой вот парадокс.
"Поймете ли когда-нибудь, Сесщемару-сама, как напрасен Ваш подарок у меня на плечах?" - с тоской подумала Рин, а в ответ лишь, молча, кивнула, крепче сжав кинжал в ладонях.
Под робкое щелканье пролетевшей над головами галки шаги вновь раздались за спиной. Но на этот раз - прочь.
- Икзо, Джакен! - тон повелительный, ровный - ни единой лишней эмоции не проскользнуло, только сталь приказа звенит в голове так, что дорогого стоит не сорвать и не побежать следом на край земли. Ни слова прощания - как будто на час расстаются, а не навсегда. Острым когтем обида на миг царапнула неопытное сердце Рин, но она не пошла у нее на поводу. Слишком хорошо знала крестьянка нрав Сесщемару-сама. Никому не верящий, одиночка по натуре - он редко привязывался к кому бы то ни было. Но в того, кто заронил в его душу зерно симпатии и удостоился его доверия, демон "прорастал" корнями. Чем ближе он подпускал к себе, тем сложнее было ему прощаться навсегда.
Резко обернувшись, так что полы узорчатого учикакэ поплыли по воздуху подобно летним облакам, Рин согнулась в глубоком поклоне и громко выкрикнула слова искренней благодарности:
- Домо аригато годзуймасу!
Совсем рядом неожиданно раздались быстрые шажки, и одна из деревянных голов Нинтоджо встретилась со лбом Рин.
Бац!
- Дура-девка, только попробуй помереть раньше положенного! - в сердцах рявкнул Джакен и со всех ног припустил за удаляющимся господином, - Подождите меня, Сесщемару-сама!!!
Потирая ушибленный лоб, Рин улыбнулась вслед беловолосой фигуре и сопровождающему ее демоненку. На сердце у нее было тяжело, но, даже отчаянно моргая, чтобы не заплакать, она прощалась с ними улыбкой.
"Сайонара, Сесщемару-сама. Я никогда Вас не забуду! Никогда и ни за что. Ведь подобных Вам нет и не будет больше на этой земле".