На будущее, чтобы не возникало вопросов:
Опубликованный здесь фанфик по фэндому инуяши я частично переработала, подредактировала и под другим названием выложила на своей странице на сайте фикбук.

---

Эпилог.

Четырехлетний малыш скакал на футоне под самый потолок, сбивая ногами простынь и одеяло. Он звонко расхохотался и дрыгнул ногами в воздухе, когда мать поймала его на лету и закружилась с ним в обнимку по комнате.
- Ну, все! Хватит, - чмокнув ребенка в макушку, сказала женщина и уложила мальчика обратно в постель, любовно подоткнув ему пестрое одеялко, - Пора спать!
- Не бууууду! Не хочууу! - капризничал карапуз, что есть сил брыкаясь под одеялом.
- Спать! - сделав страшные глаза, по-доброму рявкнула на него мать и пригрозила самым страшным наказанием, - Иначе небесный пёс не придет катать тебя на спине.
Лишь заслышав про пса, мальчик послушно вытянулся в струнку на футоне и натянул на себя одеяло под самый подбородок.
- Вот, умничка, - с улыбкой на губах погладила сына по растрепанным волосам женщина и собиралась уже было пойти на кухню стряпать на утро, как вдруг детская ладошка крепко ухватила ее за край передника.
- А ты мне расскажешь сказку про собачку? - сонно приоткрыв один глаз, спросил мальчик.
- Но я уже сто раз рассказывала. Тебе не надоело? - изумилась любви сына к этой истории женщина.
- Нет! Расскажииии! - донеслось ей в ответ.
- Ну, хорошо! - с покорным вздохом согласилась она. Вообще-то эта история всегда ей нравилась с той поры, как она сама услышала ее от своей ока-сама.
- Ура!! - вскочил на постели мальчик, демонстрируя завидную энергию и полное отсутствие сна.
"Вот же хитрец", - улыбнулась женщина и притянула к себе сына так, чтобы им обоим стал виден стоявший на почетном месте в их квартире традиционный жертвенник и полочку, посвященные местным Ками.
- Ну, тогда слушай! Давным давно, в эпоху Сенгоку, когда ни тебя, ни меня, ни бабушки с дедушкой не было и впомине, на месте нашего города стояла небольшая деревушка. Жили в ней честные и трудолюбивые люди. С утра до ночи трудились они в рисовых полях, на пруду и в огородах, чтобы добыть пропитание своим семьям. Но однажды в деревне поселился злой дух. Много вреда он наделал людям и ещё бы больше причинил несчастий, если бы на защиту людей не встала прекрасная жрица. Она со своим верным псом выступили против духа, и зло взяло бы верх над жрицей, если бы по небесам мимо деревни не пролетал Небесный Пёс. Увидел он красавицу-жрицу и сразу влюбился в нее без памяти. Бросился он на духа, пронзил его своими клыками, а потом обернулся благородным юношей неземной красоты и взял жрицу замуж на небо.
- А собачка? - опережая рассказ матери, поторопился спросить мальчик.
- А своего пса жрица подарила мальчику, такому как ты по годам. За то, что он мужественно сражался с ней против злого духа до прихода Небесного Пса. От этой собаки пошла порода: все щенки беленькие с рыжим пятнышком на лбу.
- Наши Цукино-Ино! - хлопнув в ладоши, радостно воскликнул мальчик.
- Цукино-Ино, - согласно кивнула женщина, - Они живут в нашей семье с самой эпохи Сенгоку. Говорят, что самому древнему псу уже больше 700 лет и поселился он у подножия горы Фудзи. С тех пор пес сменил семерых хозяев, а самым первым был тот самый мальчик, который помог жрице - Шота.
- Наш Ками?
- Да, наш Ками. Храбрый, честный и добрый ко-софу. В честь него испокон веков первенцам в нашем роду дают имя Шота.
- Как у меня?
- Да, Шота. Тебя мы с папой назвали в честь нашего знаменитого предка, перед ударом которого не устоял ни один Они.
- Маааам, можно я посмотрю на ножик? - заслышав про клинок предка, принялся канючить маленький Шота.
- Не ножик, а кинжал. Ну, беги! Но потом - спать! - строго наказала матушка карапузу, и тот, выпутавшись из родительских объятий, босой припустил к священной полочке, на которой стояла подставка с кинжалом под прозрачным колпаком из стекла.
Пожелтевшая от времени кость рукояти и лезвия отливала в электрическом свете белым. Шота приподнявшись на цыпочки, не дыша, разглядывал узор полумесяцами на рукояти, представляя, как сам разит им орды гнусных краснокожих, рогатых демонов. Осталось тошько подрасти немножко, годиков так на шестнадцать, и тогда на церемонии совершеннолетия родители передадут ему во владение кинжал отважного ко-софу.
- Мам, а где живут йокаи? - вернувшись в постель, спросил мальчик.
- Йокаи? Зачем они тебе? - непонимающе взглянув на сына, отозвалась женщина.
- Ну, когда вырасту, я же должен стать знаменитым как наш Ками-сама. Поэтому, мне нужно знать, где живут йокаи, чтобы всех их перебить! - рубанул воздух ребром ладошки Шота, словно парировал удар щупалец гадкого чудовища.
- Не все йокаи - злые, - покачала головой женщина и принялась по-новой укрывать сына одеялом, - Некоторые из них имеют добрые сердца. Как, например, Небесный Пёс. Он ведь тоже йокай, но всем сердцем полюбил жрицу и спас ее. И потом, города и люди вытеснили дремучие места, где прежде жили йокаи. Теперь их днём с огнём не сыщешь, разве что в облаках. Так что, ты лучше усердно учись, будь добрым и порядочным, чтобы мама и папа гордились тобой.
- Всего-то! Легкотня! - разочарованно вздохнул Шота, широко зевнул и принялся тереть кулачком слипающиеся глаза.
- Добрых снов, - поцеловав сына на ночь, мама непоседы ушла на кухню греметь кастрюльками. А мальчик ещё долго ворочился в постели, представляя себя героем древних сказаний. И прежде, чем провались в глубокий сон, ему померещились в окне силуэты Небесного Пса и Жрицы, летевшие по небу среди звёзд навстречу полной луне.

---

Глава 6: Тайна учикаке

Пробил полдень, когда огромный белый пёс достиг заоблачного пристанища своей родительницы. Вековые гранитные плиты дрогнули под весом опустившейся на них звериной ипостаси Сесщемару. Охранники при виде наследника Ину-но-тайчо воздели оружие в приветственом жесте и склонили головы. Минуя караул, серебристый мононоке взбежал по парадной лестнице до площадки внутреннего двора, простиравшегося перед покоями владелицы замка. Обратившись в человека, Сесщемару замер у пустующего трона своей матери, нетерпеливо дожидаясь ее появления. Но своенравная демоница не спешила на встречу со своим отпрыском. Лишь спустя время бабуковые занавеси приподнялись, позволив Сесщемару проникнув взором внутрь покоев его матери. Первыми наружу вышли наперстницы предводительницы собак. Выстроившись на крыльце, женщины образовали живой коридор для своей даймэ. Выждав положенное мгновение, на пороге покоев возникла статная фигура, облаченная в изысканный пурпурный наряд. Величественной походкой прошествовала она к своему трону и, ни разу до этого момента не взглянув на родного сына, опустилась на сидение. Лишь оправив мех накидки на своих плечах и уложив дар почившего мужа на груди, демоница, наконец-то, снизошла до стоявшего перед ней сына.
- Или собственные очи нам не верны, или родной сын явился перед Нами. Сесщемару, ты ли это? - насмешливо поприветствовала она его.
Йокай в ответ даже бровью не повел, явно ожидая подобного приема от своей матери.
- Что-то ты зачастил к Нам, - скучающим тоном продолжила княжна, утвердив локоть на круглом валике подлокотника и подперев кулачком щеку, - Уже во второй раз в этом столетии. Ищешь что опять? Отцовы заветы разгадал, силу его превзошел. Для чего вновь беспокоишь Нас?
За напускной скукой мать Сесщемару умело прятала от посторонних глаз и ушей бледную тень материнского беспокойства.
"Упрямый мальчишка!" - не без удовольствия глядя на основательно возмужавшего демона, снисходительно вздохнула беловолосая предводительница собак и приготовилась внимать сыну:
- Говори же! Мы слушаем тебя.
- Мне нужен Ваш совет, - скупо отозвался невозмутимый Сесщемару. Помедлив мгновение, как будто сомневаясь, стоит ли доверять этой женщине свою тайну, он все же вытянул из своего рукава длинную полосу сложенного шелка. За один мах руки фиолетово-розовое облако ткани взмыло в воздух и заклубилось подобно грозовой туче перед троном собачьей предводительницы. Через мгновение шелк опал и выровнялся в аккуратное, будто расправленное на подставке женское кимоно. Демоница при виде учикаке вздернула бровь и не удержалась от ироничной шпильки в адрес сына:
- Кимоно? С каких это пор тебя, Сесщемару, стало интересовать женские одеяния?
- Вам, видимо, с годами нюх отбило, - парировал колкость Сесщемару.
- Зато ты все такой же норовистый, - ничуть не обидевшись на демона, проговорила она.
Стоило ли ждать от своего ребенка нежного обращения, если своими же руками слепила из него бесчувственного монстра? В своем страхе испортить сына материнской любовью и нежностью в прошлом княжна очевидно перегнула палку. Своего она в итоге добилась: Сесщемару вырос настоящим мужчиной, не прятавшимся за титулованую юбку. Вот только и обходительностью в своих отношениях с ней он тоже не отличался.
Пренебрежительно фыркнув, демонесса взглянула на кимоно сквозь призму магического взора:
- Сию вещицу Мы еще в рукаве у тебя почуяли. Только не говори, что таково твое подношение Нам.
- Нет, - отвергнул предположения родительницы Сесщемару и, скрепив сердце, поведал ей о происхождении кимоно, - Прежде оно принадлежало теньо, которая возжелала сгинуть в моем чреве. А спустя время попало к... - на месте, где в его повествовании должно было прозвучать имя Рин, Сесщемару инстинктивно умолк, чем вызвал неподдельный интерес у своей матери к его истории, - ...к смертной женщине. Когда она погибла, тело ее исчезло в учикаке, а на ткани появился рисунок. Что скажите, предводительница западных земель?
Кивнув на подол кимоно, Сесщемару отошёл на пару шагов назад, позволив матери обойти шёлковую накидку кругом и рассмотреть ближе в деталях.
- Ясно, - проговорила княжна, увидев достаточно. В задумчивости огладив пальцами камень загробного мира у себя на груди, она обернулась к сыну и наградила его пристальным взглядом.
- Верно ты плохо слушал нас в прошлый раз, неразумный отрок? Или урок прошел мимо тебя? Мы предупреждали насчёт той человеческой девчонки, что другого раза для нее больше не будет. Ты дважды обманул Смерть ради нее. Чего теперь ищешь у нашего порога? - презрительно сощурив миндалевидные глаза, отчитала она Сесщемару.
Нерадивость отпрыска разозлила властительницу западных земель. Настолько, что гнев проступил румянцем на высоких скулах демоницы. Она повернулась к сыну спиной, раздраженным тоном бросив через плечо:
- Значит, напрасно Мы тогда тратили энергию Мейдосеки, раз ты умудрился все испортить.
Боковым зрением княжна успела заметить, как дернулась щека сына после ее слов, словно от размашистой пощёчины.
"О! Есть на свете что-то способные смутить тебя, Сесщемару. А ты и, правда, подобрел", - подумала княжна, грациозно опускаясь на свой трон. Впервые за те редкие визиты, которые наносил сын матери, та отчетливо читала эмоции на его лице, как в открытой книге.
- Если думаешь, что в наших силах воскресить ее, то ты ошибаешься. Все, что мы можем - открыть ей путь в загробный мир.
Неподвижно выслушал Сесщемару слова своей матушки, покорно снес заслуженные упрёки в своей адрес, но в тот миг, когда предводительница собак приговорила последнюю надежду на воскрешение для Рин, демон-пес не смог удержать равнодушное выражение на своем лице.
Итак, все кончено, и надежды больше нет...
В порыве чувств Сесщемару схватился за рукоять Бакусайги и задрожал, силясь не вырвать меч тут же из ножен и не посечь на мелкие кусочки проклятое кимоно. Низко наклонив голову и спрятав озверевший от безнадежности взгляд за длинной челкой, он едва сумел совладать с собой. Тихо лязгнула на его поясе Бакусайга, когда демон нашел в себе силы отпустить клинок. Также тихо, срывающимся голосом он проговорил: "Делайте, как пожелаете!" - и отвернулся, намереваясь покинуть это место как можно скорее. Но первый же его шаг прочь пресек такой же властный, как и у него самого, голос предводительницы собак:
- Стой! - не утерпев, остановила она сына, - А как желаешь ты сам, Сесщемару? Давеча на этом самом месте ты, самовлюблённый мальчишка, упрекал нас в отсутствии души. А есть она у тебя? Отринул материнскую доброту, презрел родительский совет, что кроме самодовольства наполняет твое сердце? Или ты думаешь, что только на битвах зиждится вся наша жизнь? Так затверди же новый урок: после всех сражений остаётся лишь пустота, если рукой разящего движет одна лишь жажда силы.
Распалившись, предводительница западных земель не заметила, как привычная отрешённость и холодность слетели с нее, словно заколка каноко-домэ с волос в ветреный день. Она и сама не подозревала, что ее своенравный сын сможет разбередить старые, незаживающие раны на ее сердце.
- Твоему отцу покорились дикие земли, и демоны их стали под его стяг, ибо узрели подлинную мощь в Ину-но-тайчо. Силу добыть не просто славу для себя, но и защитить других...
- Я хотел защитить ее! - обернувшись, яростно сверкнул глазами Сесщемару, когда родная мать, сама того не ведая, наступила ему на больную мозоль.
- Пытался. Но не смог, - огонь ярости на последних словах потух в глазах демона-пса, последней своей искрой осветив мрак сожаления, поселившийся на дне его глаз.
Княжну впечатлила такая несвойственная ее сыну вспышка.
"Верно, немытой смертной девчонке удалось то, чем иные теньо похвастаться не могли", - подумала она и смягчилась. Вот только ее ответ сыну оставался неизменным: вернуть жизнь Рин в третий раз было ей не под силу. Все, что могла сделать княжна для него - это хоть и с большим опозданием, но преподать ему очередной урок жизни.
- Опечален, Сесщемару? Ужели смерть человечишки и впрямь способна тронуть твоё каменное сердце? - проговорила она, любовным жестом прикоснувшись к камню загробного мира, висящему у нее на шее, раз уж не могла позволить себе дотронуться до плеча сына. Сесщемару бы точно не стерпел ласки от нее. Но именно сейчас он был так похож на своего родителя...
- Теперь ты понимаешь своего отца? каким-то запредельно уставшим голосом вопрошала княжна.
- Да, - отозвался демон-пес.
- Тогда внемли родительскому наставлению: не держи запертыми кладовые своей души с теми, кто дорог тебе. Порой только так и можно отвести от них беду.
"Открой мы свое сердце твоему отцу, тот и по сию пору был бы жив..." - додумала про себя княжна и со вздохом поднялась на ноги. Взяв в руки Мейдосеки, она приготовилась открыть портал для души умершей.

Рин не боялась умереть. Для человека самое пугающее в переходе из одного мира в другой - это неизвестность. А она на своё несчастью проходила смертной тропой аж дважды и точно знала, что ее ожидает на той стороне. Вот сейчас агония выпустит ее сознание из смертельного захвата, и она узрит небытие.
"Снег?!.." - ошарашенным взглядом проводила Рин розоватые хлопья, мелькнувшие у нее перед глазами, - "Но... Откуда?"
Она протянула руку и схватила на лету падающую снежинку. Странно, но холод совсем не обжег ей кожу. Рин разжала кулачок и непонимающим взглядом уставилась на прозрачный розовый лепесток в своей ладони.
"Где это я?" - потерянно озиралась по сторонам девушка. Куда не кинь взгляд - кругом царила темнота, но это место было совсем не таким, куда ее душа попадала после смерти. Там пахло неизбежностью, было темно, и могильный холод пронизывал душу насквозь. Здесь же ни ветра, ни холода, ни затхлого запаха могилы она не ощущала.
"Что это за место? Как я сюда попала?" - зябко обхватила себя руками за плечи Рин и отважилась сойти с места. Стоило ей сделать шаг, как из-под ее ноги далеко вперёд растелилась белая дорожка шуршащего гравия, по бокам которой из мрака выступила молодая трава. Рин, недоверчиво поглядывая по сторонам, двинулась вперёд по дорожке.
Медленно, но верно темнота отступала прочь. Край ее мглистого полога ускользал за горизонт, а из-под него устремлялись ввысь, на ходу расправляя усыпанные цветами ветви, вишнёвые деревья. Трава словно мягкий ковер расстилалась по земле, плавно огибая корни плодовых деревьев. А мрак сорванной занавесью обнажил звездный шатер небес над головой и сгинул на темной стороне полной Луны.
Рин брела по тропинке, петлявшей среди пахучих сакур, и все никак не могла поверить своим глазам.
"Я ведь умерла там в лесу. Откуда тогда в аду вишни и Луна?.. Или это рай?"
От мысли о собственной смерти в душе Рин поселилась грусть. Мимоходом она даже смахнула набежавшие на глаза непрошенные слезы, но быстро успокоилась мыслью о том, что ее смерть сохранила жизнь Сесщемару-сама и людям в деревне.
"Даже если это и вправду рай, то я его не заслужила..." - подумала она и вдруг расслышала отчётливый голос впереди.
- Не тебе судить об этом, - донеслось до слуха Рин, и в следующее мгновение на ее пути словно из-под земли выросла беседка-пергола, - Лучше испей чая с дороги.
Не сразу мико отважилась подняться по деревянным ступеням и ступить на выстланный татами пол. За изящными деревянными решетками внутри скрывалась фигура сидящей на коленях женщины. В руках она держала чайную пиалу и наполняла ее кипятком из расписанного глиняного чайника. Никогда в своей жизни Рин не видела никого красивее или изящнее этой госпожи. Густые волосы цвета вороного крыла гладкой волной стекали ей на спину, грациозный стан ее облекали роскошные кимоно, безукоризненно подпоясанные расшитым золотой нитью оби, а лицо! У мико захватило дух при одном только взгляде на безмятежное выражение женского личика, красоте которого могла позавидовать сама Луна в небесах. Незнакомка бросила на девушку внимательный взгляд из-под длинных смоляных ресниц и улыбнулась.
- Возьми, - протянула она Рин пиалу с ароматным свежезаваренным чаем, а у мико мороз прошел по коже. Ведь она своими ушами слышала женский голос, но коралловые уста на выбеленном лице незнакомки не шевельнулись ни разу.
- Не бойся. Похоже, я слишком долго провела наедине со своими мыслями и разучилась говорить как смертные.
Немного успокоенная доброжелательным тоном женщины, Рин приняла из ее рук пиалу и, подогнув под себя ноги, устроилась на циновке напротив собеседницы. Чай оказался безвкусным и каким-то...
- Ненастоящим, - завершила мысль девушки хозяйка церемонии, - Как и все, что тебя окружает. На самом деле здесь ничего нет. Даже ветра.
- А как же Вы? Вы тоже призрак?
- Нет, я реальна. Все остальное - не более, чем моя прихоть.
- Но тогда кто же Вы, госпожа? И что это за место?
- Я - та, кого среди людей принято называть теньо. А это, - она обвела многозначительным взглядом окружавшее их пространство, - Место моего невольного заточения.
- Не та ли теньо, что полюбив Сесщемару-сама, не приняла его отказа? - ухватилась за первую тонкую паутинку связной мысли в своей голове Рин.
Госпожа утвердильно опустила подведеные алым веки и пригубила из своей пиалы чай. Отпив несуществующий напиток, она опустила руки с чашей себе на колени и одно долгое мгновение смотрела на танец чаинок на донышке.
- Да, это так. Я та самая теньо, и имя мне Кагеро.
- Но, если она - это Вы, то где мы сейчас? Разве Вас не съели?
- Да, все случилось именно так, как ты говоришь, - госпожа Кагеро тихо вздохнула и, как будто опечалившись, поведала Рин свою историю, - Я родилась среди небожителей и всю свою жизнь покровительствовала смертным. Но, глядя с небес на то, как любовь соединяет человеческие сердца, я всегда завидовала людям. И вот однажды, в облаках я встретила прекрасного демона-пса. Он был так красив, что я влюбилась с первого взгляда и сошла вслед за ним на землю, где раскрыла ему свои чувства. Но ни красота моя, ни могущество, ни приданное не прельстил йокая, и меня отвергли. Тогда вечная жизнь, наполненная муками неразделённой любви, показалась мне адом, и я попросила демона проглотить меня. Но одного только не учла - что вечный дух мой нельзя убить, в отличие от оболочки. Тело мое сгинуло в ядовитом чреве йокая, а дух оказался запечатан в нетленном учикаке.
- Сесщемару-сама дал мне в приданное волшебное кимоно. Неужели? - с потрясенный видом прошептала мико, а госпожа Кагеро лишь согласно опустила ресницы в ответ.
- Ты сейчас находишься внутри моего учикаке.
В ответ ошеломленная Рин выронила пиалу из ослабевших пальцев.
"Если это не рай, и не ад... Возможно ли, что на самом деле я жива?"
- Не тешь себя напрасной надеждой, дитя, - недовольно свела на переносице брови теньо, прочитав мысли Рин, и наставительно тоном продолжила, - Тело твое отныне мертво. Но, пронзив себя мечом, не способным убить ни одно живое существо, ты на самом деле запечатала душу в своем теле. От того она не отправилась в положенное покойникам место и оказалась здесь.
- Но почему именно здесь?
- Потому что я похитила тебя.
- Зачем?
- За тем, что ты - моя единственная возможность освободиться. Но всё зависит от тебя.
- Почему от меня?
- Сейчас узнаешь, - проговорила теньо и поставила на татами свою пиалу, приготовившись рассказать Рин о ее роли, - Не долог путь неприкаянный души в мире живых. Рано или поздно, Мейдо затянет твою душу к себе. Смотри же, - она простерла указующий перст к Луне в небесах, - Проход на ту сторону уже открывается.
На светлом лунном диске проступили пульсирующие темные пятна. Сливаясь воедино, они словно коррозия на металле разьедали тело ночного светила, образуя ущербную арку, ведущую в иной мир.
- Сейчас или никогда, дитя! Решай, хочешь ли ты сгинуть в Мейдо или остаться здесь?
- А если я решу остаться? Тогда что будет с Вами?
- Я обману смерть, пройдя вместо тебя в загробный мир.
- Почему Вы делаете это для меня, госпожа? - изумилась щедрости небожительницы Рин.
- Для тебя? - вздернула смоляную бровь теньо и тут же рассмеялась, прикрывшись узорчатым рукавом, - Уж не думаешь ли ты всерьез, что я желаю помочь сопернице?
- Сопернице? - непонимающе повторила мико.
- И ты, и я любим Сесщемару. Не обманывай себя, принимая свои чувства за почитание или благодарность. Ты любишь его настолько, что отказалась от своей жизни ему во благо. А я своим поступком лишь хотела избавиться от пятна позора. Ты думала о нем, а я - о себе. И как бы мы обе ни старались, наши чувства останутся с ними навечно. Твоя любовь очистила твою душу, в то время как моя - лишь ранила мое самолюбие. Тебе открыта дорога в рай, мне же досталась участь обратиться в жалкое обакэ.
- Я поняла, - кивнула в ответ Рин и задумалась. Много правды было в словах небожительницы, тронувших до глубины души сердце девушки. На миг она почувствовала духовное родство с несчастной и от сердца захотела ей помочь.
- Спасайте свою душу, госпожа Кагеро, - сжалившись над теньо, сказала Рин.
- Ты уверена?
- Да. Если даже в смерти я могу помочь кому-то, совесть не позволит мне поступить иначе.
- Ты и в самом деле добрая девушка, - мягко улыбнулась теньо и по-новой взялась готовить заварку.
- Выпей же со мной на прощание, - наполнила она пиалы для себя и гостьи исходящим жаром напитком. Не подозревая подвоха, Рин отпила чай, поразившись его нынешнему теплу и вкусу. Одновременно с ней пригубила из своей пиалы и госпожа Кагеро.
- Чувствуешь, как тебя наполняет моя сила? - спросила женщина мико, когда та допила свою порцию до дна.
Рин удивлённо приподняла брови, и в самом деле ощутив лёгкость и тепло во всем теле.
- Не удивляйся. Я просто передала тебе своё долголетие и небесное происхождение. Теперь, освободившись от бессмертия, я могу пройти твоей тропой.
Долетевший до них из прохода ветер загробного мира продхватил тело госпожи Кагеро и повлек ее в мир Мейдо, при этом не колыхнув и волоска на голове мико. Следом ушей Рин достигли прощальные напутствия теньо.
- Раньше я не хотела говорить этого, но теперь скажу: проход на Луне из-за присутствия Тенсейги ведёт в два мира - живых и мертвых. Итого, у тебя есть выбор: остаться здесь навечно, или рискнуть и пройти по белой стороне Луны. Но знай, тебе должны помочь выбраться отсюда, иначе - сгинешь без шанса на перерождение.
- Я хочу попробовать!
- Тогда зови его! Если Сесщемару действительно тебя любит и Ваши сердца окажутся связанными - он услышит тебя, - донеслось до Рин прежде, чем теньо растворилась без следа в черной дыре прохода Мейдо.
- Сесщемару-сама! Сесщемару-сама! - прокричала окрылённая надеждой мико и, оттолкнувшись от пола беседки, поднялась в небеса.
Сколько времени она летела, Рин не знала. Только без устали повторяла имя возлюбленного, а Луна то приближалась, то опять отдалялась. И в тот миг, когда полумесяц на небе показался Рин и вовсе недостижимым, она отчётливо разглядела всполохи сизых молний в мутном росчерке светила впереди.
- Сесщемару-сама! - с надеждой вновь позвала йокая девушка и как наяву услышала отклик.
- Рин! Хватайся!
Воспрянув духом от звука родного голоса мико протянула руку к Луне и увидела, как на белом ее фоне проступила когтистая ладонь Сесщемару в окружении беспощадно жалящих ее молний. Лишь немного не доставало девушке, чтобы ухватиться за протянутую из портала ладонь.
- Скорее! - подстегнул Рин голос с той стороны.
- Не могу... - всхлипнула было она, но тут перед глазами ее возник воскрешающий меч, который провалился вместе с ней в мир учикаке. Тенсейга дрожал в воздухе, взывая к мико. Недолго думая, Рин схватилась за рукоять и подняла вверх руку с мечом. Длины клинка едва хватило, чтобы дотронуться остриём до пальцев Сесщемару, но и этого оказалось достаточно. Ладонь демона мгновенно сомкнулась вокруг лезвия меча и дернула его вместе с Рин в закрывающийся портал.

Вырвавшийся из камня загробного мира луч света по воле матери Сесщемару ударил в парящее в воздухе кимоно. Словно в насмешку проход в мир Мейдо открылся на Лунном диске, изображённом на шелке. Почти тут же княжна западных земель нахмурилась и озадаченно протянула:
- О-о-о!
- Что происходит? - вскинул голову Сесщемару, бросив на мать недоверчивый взгляд.
- Как интересно, - задумчиво проговорила демоница, глядя в отражение другого мира на гранях Мейдосеки у себя в руках, - Похоже, она там не одна.
- Что это значит? - тут же потребовал ответа Сесщемару.
- То и значит, что кимоно сие вмещает в себя не одну, а две души, - чуть нараспев ответила княжна, предчувствуя шанс развлечь себя.
Она оторвала взгляд от камня и лукаво взглянула на сына, раздумывая сказать ли ему о том, что происходит внутри кимоно, или промолчать? Что-то в лице Сесщемару показалось ей убедительным, и княжна решилась втянуть его в авантюру.
- По открытому мною пути в Мейдо может пройти лишь одна душа. Вторая окажется в заточении внутри этого учикаке до скончания времен. Или... - задумавшись, демоница умолкла и не договорила до конца.
- Или? - нетерпеливо подсказал матушке верную мысль Сесщемару.
- Или можешь попробовать вытащить свою девчонку, - праздным тоном отозвалась она, но тут же предостерегла сына от спешки, - Только не так-то это и легко. Придется тебе найти ее в другом мире. Укажи же ей путь, Сесщемару! Но знай, если у тебя ничего не выйдет, ты дорого поплатишься!
- Понятно, - бесстрастным тоном отозвался Сесщемару и, протянув руку, коснулся полотна там, куда на шелк падал луч света из Мейдосеки. Сжав зубы, йокай пробивался сквозь защитный барьер кимоно, терпеливо снося разряды молний, вонзившиеся в его ладонь. Но лишь разорвав материю пространства, Сесщемару расслышал свое имя.
- Не радуйся раньше времени, болван! Ищи, не мешкая. Иначе рискуешь остаться без руки навечно! - осадила нечаянную радость сына княжна.
- Рин! Хватайся! Скорее!
- Не могу... - донёсся жалобный голос с той стороны, а у Сесщемару после этих слов впервые в жизни засосало под ложечкой.
- Проход закрывается! - дребезжащим от напряжения голосом рявкнула на сына княжна, а Сесщемару вдруг почувствовал, как на той стороне его пальцев коснулось что-то холодное и острое. Йокай, не раздумывая, сжал в ладони металл и рывком потянул на себя.
Сначала из портала в кимоно показалась наточенная сталь и цуба Тенсейги, а следом державшаяся за рукоять женская рука. В последний миг из недр учикаке выпорхнула живая Рин. Проход за ее спиной закрылся, а учикаке, потеряв опору в воздухе, плавно опустилось на плечи преображенной девушке. Доведя окровавленную руку с зажатым в ней лезвием Тенсейги, Сесщемару принял деву в свои объятия, поймав свободной рукой за талию.
- Сесщемару-сама! - радостно выдохнула в плечо демону Рин, прижавшись всем телом к его кирасе.
- Йокатта! - тихо выдохнул в волосы девушке Сесщемару и обнял ее поверх учикаке. Но через мгновение йокай разорвал объятия и за плечи отстранил от себя девушку. Недоверчивым взглядом окинул он бывшую жрицу с головы до пят, как будто перед ним стоял чужой человек.
"Запах Рин... Его нет!" - понял наконец, что его смущало, демон-пес.
У Рин похолодело в груди от такого приема. Вот только что сильные руки Сесщемару-сама обнимали ее так крепко, а в голосе его как будто промелькнули искренние беспокойство и радость от воссоединения с ней, а теперь...
"Смотрит на меня, как будто я ему враг", - подумала девушка, растерянно опустив глаза долу.
Но всем недоразумениям между ними положила конец Владычица западных земель.
- Что такое, Сесщемару? Неужели нюх отбило? - прозвучал ироничный голос демоницы, вернувшей сыну его же ехидное замечание, - Не чуешь перед собой человека, да? Ну, ничего, стерпится-слюбится. Невестка-теньо Нам даже больше по вкусу, нежели какая-то смертная. Иначе, не ровен час осрамиться на старости лет, случайно закусив твоей избранницей вместо десерта.
Рин смущённо покраснела, услышав слова "невестка" и "избраница" от матери Сесщемару-сама. Ведь она никогда не думала о такой чести для себя: заботиться о Сесщемару-сама по праву супруги. И, зная по опыту, крутой нрав его матушки, девушка ничуть не испугалась ее слов про десерт. Лишь улыбнулась, робко заглядывая в оттаявшие к ней глаза Сесщемару-сама.
- Ее зовут Рин, Ока-сама! - в ответ на сетования матери произнес Сесщемару и бережным жестом отвёл в сторону упавшую на глаза взволнованной девушке прядь волос, - И у Вас впереди целая вечность, чтобы запомнить это имя.
Растроганная словами сына предводительница собак тем не менее не подала и виду. С напускным безразличием пожав плечом, она обронила напоследок: "Тебе виднее" - и исчезла в сопровождении наперстриц в своих покоях, оставив молодых наедине друг с другом.

---

Глава 5: "Душа на лезвии Тенсейги"

Сесщемару всегда презирал Тенсейгу. Доставшееся ему от отца дрянное наследство без дела болталось у него на поясе и раздражало его одним своим видом. Но до какой степени он может ненавидеть свой меч, Сесщемару понял лишь, когда Рин коротко вскрикнула и затихла, напоровшись на тупое лезвие. Он до конца не верил, что Тенсейга способен кого-то убить, но, завидев меч в руках Рин, не смог удержать себя в привычных доспехах хладнокровия. Сесщемару попытался остановить ее: один махом расправился со сдерживающими его оковами и выбросил руку вперёд, стремясь удержать ее. Но истончившаяся от долгой носки ткань храмового косодэ предательски затрещала в его когтистой ладони. А Рин...
Неверящим взглядом Сесщемару смотрел на расползавшееся пятно крови вокруг выросшего из ее спины лезвия. На миг ему показалось, что в ночи сталь отлила багрянцем, словно насмехаясь над своим владельцем.
- Будь ты проклят! - вне себя от обуревавшего его чувств прошипел Сесщемару, испепеляющим взором наградив узкую полоску заточки на металле клинка. Только всю ненависть из его души смыло волной сожаления, охватившего демона при одном взгляде на узкие девичьи лопатки опустившиеся на последнем выдохе.
- Рин!
Она не дышала. Пронзенное Тенсейгой человеческое сердце остановилось, навсегда вырвав свою обладательницу из когтей злобной сущности. Приняв смерть от меча иного мира, Рин унесла с собой в могилу и одолевавший ее йокай.
В третий раз она умирала у него на глазах, но сейчас как никогда чувство потери всей своей тяжестью навалилось на Сесщемару, грозя похоронить под собой и без того чахлые ростки доброты, пустившее корни в его беспощадном сердце.
Что за неведомый рок преследовал эту девушку? Что за гнусный заговор вели Высшие Силы со Смертью против Рин? Или все дело в нем? Как будто не нашлось на свете другого способа научить его сочувствию, как вновь лишить ее жизни?! Опустившись на колени, Сесщемару поднял Рин и притянул ее тело к себе. Ладонь его легла на рукоять Тенсейги, но демон не сразу решился освободить лезвие из оков человеческой плоти. И лишь слабая надежда на спасение для Рин не позволила ему медлить дольше. Рывком вытянув меч, Сесщемару по привычке коротким махом стряхнул кровь с лезвия. До скрипа обмотки он стиснул в своей руке рукоять воскрешающего меча, желая увидеть явившихся по душу мико шинигами. Но время шло, а посланцы смерти так и не явились - все произошло именно так, как завещала Сесщемару его матушка: единожды воскрешенного Тенсейгой меч не мог вернуть к жизни ещё раз.
- Бесполезен... Бесполезен! - гневался Сесщемару, до побелевший костяшек сжав меч в дрожащей руке. Широко размахнувшись, он зашвырнул клинок в чащу, желая избавиться от Тенсейги навсегда. Вот только чувство собственного бессилия так и не исчезло из его сердца вместе с ненавистным мечом. Обняв Рин за все ещё тёплые плечи, Сесщемару прижался пылающим лицом к ее виску. Зачем ему теперь вся эта накопленная в боях мощь? Какой смысл в силе, способной погубить за один взмах тысячу демонов, если та не способна спасти ни одной жизни?
Злость на самое себя перемешивалась с чувством вины в гремучую смесь, горячащую демоническую кровь в жилах Сесщемару. Маска хладнокровия на красивом лице демона трещала под напором эмоций. И чтобы не задохнуться от нахлынувших на него чувств, он дал выход своей ауре в частичной трансформации. Глаза превратились в пылающие щели, белок окрасился кровью, а зрачок сменил цвет на тёмно-зеленый. Рот теперь больше напоминал собачью пасть и полнился острыми как бритва клыками. В таком состоянии его и застали подоспевший Джакен с запыхавшийся от быстрого бега Шота.
- Сесщема... ру-сама... - растерянно протянул болотный демон, уставившись на своего господина с окровавленной девушкой на руках.
Сесщемару отозвался грозным рыком и лязгнул зубами во мраке, до хруста костей прижав к себе Рин. Как будто страшился, что нарушившие его уединение вырвут девушку у него из рук.
- Плохо дело! - зашипел на ухо мальчику Джакен, - Уноси ноги, покуда цел.
- Но это же Рин-сама вместе с твоим господином? - прошептал в ответ удивленный Шота.
- Кому перечить взялся, деревенщина ты необразованная?! - напутствовал мальчонку Нинтоджо по макушке Джакен, - Говорю уходи - значит, отправляйся назад в деревню и поживее, пока я добрый!
Подталкивая упирающегося Шоту в спину посохом, Джакен принялся теснить мальчика вниз по тропе в сторону околицы.
- Но почему я должен уйти?! - возмутился Шота в ответ и затеял возню с болотным демоном.
- Оставь его, Джакен, - раздался властный голос Сесщемару, и демоненок с мальчиком застыли как по приказу в одной позе.
- Как скажите, Сесщемару-сама! - мигом отозвался демонишка и по привычке бухнулся на землю в почтительном поклоне. Что бы тут ни произошло, чутье подсказывало Джакену, что сейчас его господину лучше не досаждать.
- Ано? А что с Рин-сама? Она устала и спит? - наивно спросил Шота, даже не подозревая о том, какая опасность зависла над его головой.
Сесщемару взглянул на докучливого мальчонку, и лицо демона чудесным образом преобразилось. Под властью воспоминаний к нему вернулся его прежний облик. Виной всему был чумазый деревенский мальчонка, до укола в сердце напомнивший ему прежнюю Рин. Бережно опустив девушку на землю так, будто та и на самом деле почивала во сне, демон-пес встал на ноги и поднял глаза к новорожденному месяцу, видневшемуся сквозь густую листву в вышине.
- Джакен? - позвал своего прислужника Сесщемару.
- Чем могу быть полезен? - подобострасным тоном отозвался болотный демон в ожидании указаний и хоть какого-то намека от господина, обьяснившего бы произошедшее здесь.
- Принеси хворост, - отозвался демон-пес и, мельком взглянув на лежавшую у его ног Рин, добавил, - Много хвороста.
- Сию минуту, - отозвался Джакен, в душе начиная понимать, что к чему. Бросив тоскливый взгляд лягушачьих глаз на девушку, демоненок понурил плечи и отправился выполнять поручение господина.
Шота же до сих пор не понимал, что случилось с жрицей и явившимся ей на защиту демоном.
- Мы разведем костер для Рин-сама? - спросил мальчик, проводив взглядом Джакена, и увязался следом за ним, - Здорово! Я помогу! Так-то холодно спать на земле. Роса же! А когда Рин-сама проснется?
Чаша терпения Джакена переполнилась за одно упоминание б умершей.
- Да что ты привязался-то?! Не видишь что ли: мертвая она! Не проснется никогда твоя Рин-сама! Умерла, и Сесщемару-сама не сможет её больше воскресить! - накинулся на мальчонку с гневной отповедью Джакен, но под конец растерял весь пыл и отвернулся, желая скрыть покатившиеся по зелёным щекам горючие слезы.
- Как, умерла? - на гране слышимости прошептал мальчик и осел траву. Ведь он так надеялся, так надеялся на Сещемару-сама! И вот...
- Значит, не спаслась, - спустя время произнес Шота. Поднявшись на ноги, он принялся вяло подбирать разбросанные по земле сухие ветки, осознав наконец, зачем те понадобилось демону-псу. Но, вспомнив что-то важное, мальчик обернулся к Сесщемару:
- А Гин?
- Тебе нравился этот пёс? - спросил демон ребенка.
- Хай, - кивнул в ответ Шота, чувствуя, что с псом жрицы тоже случилась неладное.
- Тогда возьми его себе, - отозвался Сесщемару и взмахнул левой рукой. С мизинца его руки сорвался ноготь и в полете разросся в большой серебристый шар, из которого под ноги мальчику выпрыгнул белый пёс.
- Гин? - ошарашенно прошептал Шота и недоверчиво погладил пса по голове. Собака обрадовалась неожиданной ласке, завиляла хвостом и лизнула протянутую к ней детскую руку.
- Гин! - всхлипнул от избытка чувств мальчик и крепко обнял пса за шею.

Брезжил рассвет, когда все приготовления к церемонии оказались законченными. Узкая полоса розоватого света на востоке неотвратимо наступала на черный бархат полночный небес. Звёзды меркли на размытом утренними сумерками полотне небосвода. Поблек и единственный свидетель развернувшейся среди леса драмы между Семщемару и его воспитанницей - лунный полумесяц. Его прищуренные взгляд в светлеющих небесах больше не казался пронзительным до остроты. Мутным разводом отражался серп Луны на янтарной радужке глаз чистокровного демона. Когда-нибудь и эту боль в сердце Сесщемару перемелят беспощадные жернова времени. Ветра перемен сотрут без следа здешние леса с горами, демон потеряет из виду это место. Вот только он не хотел ничего забывать. Поэтому обратил свой взор к тому, что и через сто лет не позволит ему сбиться с пути - созвездиям и Луне. Рин умерла на новолуние, в день, когда две звёзды на небосклоне ярче прежнего сияли друг другу сквозь разделявшую их небесную реку. Теперь он не забудет. Никогда.
"Рин..."
Короткое человеческое имя, словно звон бубенчика в тиши храма, и вместе с тем такое пронзительное будто игла, застрявшая глубоко в сердце. Совсем скоро оно станет единственным, что будет напоминать о мертвой девушке, покоившейся в свадебном учикаке на ложе, сложенном из хвороста и веток.
Маленький, но отважный Шота обтер лицо и руки Рин от запекшейся крови и положил ей под скрещенные ладони крохотный букетик из полевых цветов. Джакен пригладил как смог спутанные волосы на ее голове. А Сесщемару обернул тело Рин тем самым учикаке, которое подарил ей в их последнее свидание. Сумеречные тени, бродившие среди деревьев перед рассветом, затеяли свою игру на мертвом девичьем лице. Оттого казалось, что она и в самом деле всего лишь заснула ненадолго. Вечная невеста, которой не суждено стать ничьей женой. Никто из них не мог со спокойной душой смотреть на покойницу и не ждать, что вот-вот ресницы ее дрогнут, и она откроет глаза.

Улучив момент, когда проститься к телу Рин подошёл Шота, Джакен осторожно коснулся рукава своего господина:
- Сесщемару-сама, я нашел Ваш меч среди бурелома, - тихо, стараясь не потревожить прощавшегося с жрицей Шоту, отчитался Джакен. Из-за спины болотного демона показалась рукоять меча, который он поспешил с приличествующим моменту почтением протянуть Сесщемару-сама.
- Тенсейга?
Светлые брови на лице демона-пса изумлённо приподнялись при виде клинка.
"Так ты отказываешься меня покидать?" - уже без прежнего гнева подумал Сесщемару, но с усталостью, которая копилась не одно десятилетие в их с Тенсейгой непростых отношениях.
Секунду помедлив, демон все же принял из рук прислужника доставшийся ему от отца меч. Только вложить клинок назад в ножны у себя на поясе, Сесщемару так и не нашел в себе силы. Вместо этого он приблизился к погребальному костру и вложил меч в холодные руки покойницы. Сесщемару так и не просил Тенсейгу за пролитую этой ночью кровь.
- Меч, оборвавший жизнь Рин, отныне принадлежит ей, - пояснил свой поступок Сесщемару. Пола узорчатого учикаке скрыла под собой Тенсейгу. На прежде выцветшем шёлке под ладонью Сесщемару зажглись осенние небеса, и выпорхнул прощальный клин парящих среди облаков журавлей.
"Пора в путь, Рин", - пересилив себя, простился с девушкой демон-пес. Отступив на пару шагов назад, он глубоко вдохнул и выпростал в сторону требовательно раскрытую ладонь:
- Джакен, Нинтоджо!
Поняв, что час настал, Шота уткнулся лицом в сидевшего на траве у его ног Гина, не в силах удержать слез. Джакен, тяжело вздохнув, понятливо кивнул и вложил посох двух голов в руку своему господину.
- Прощай, Рин, - проговорил Сесщемару и зажёг костёр струёй огня, вырвавшегося по его воле из Нинтоджо.

Но даже после смерти мир духов не желал оставлять Рин в покое. Сухая трава и хворост в костре быстро занялись под напором жара посоха двух голов. Но едва высокие языки пламени коснулись шелка учикаке, как огонь сменил свой цвет с рыжего на потустороний белый, а потом и вовсе потух от неведомо откуда взявшегося среди непроходимой чащи порыва ветра. Полы и рукава учикаке взметнулись вверх и забились на ветру как живые, будто силясь вырваться из-под мертвого тела и улететь в небеса. А дальше Сесщемару, Джакен и Шота с Гином замурились от ослепительной вспышки, вырвавшийся из кимоно. В этом зареве и пропало без следа тело умершей девушки. Она словно утонула в шелке учикаке, медленно погрузившись в его глубину. Когда свечение ослабло, и все свидетели чудесных метаморфоз проморгались от яркого света, то взору их предстала по истине поразительное зрелище. Над потушенным кострищем, где всего минуту назад лежала бездыханная Рин, парило в воздухе ее аккуратно расправленное учикаке. Светлый шелк легко колыхался без ветра, а проступивший на нем узор заставил удивленно охнуть каждого смотрящего на него. Розовые бутоны распускались на упругих ветвях молодых вишен, заслонявших собой резную беседку в глубине ухоженного сада. Вытканная на синем полотнище полная луна серебрила кружевные облака, а по усыпанным лепестками дорожкам на канве ткани медленно двигалась неприметная фигура. Первым подал голос Шота, ткнув пальцем в подол с изнаночной стороны кимоно.
- Смотрите-смотрите! Там что-то движется! Какой-то человечек! - воскликнул мальчик, но все же не решился подойти и рассмотреть чудесную ткань поближе.
- И то верно! - согласно поддакнул ребенку Джакен, сетуя на себя за то, что мальчишка оказался глазастее, - Сесщемару-сама, что Вы думаете?
Но суровый демон-пес Сесщемару как будто и не услышал своего прислужника. Не отрывая взгляда от учикаке, он подошёл к костру и без тени сомнений завладел волшебным кимоно. Словно ластясь к ладоням, шелк учикаке заструился в его руках, ниспадая до самой земли. А Сесщемару, отбросив в сторону полу, пристально вглядывался в рисунок на изнанке учикаке. Среди переплетений нитей шла тонкая черноволосая фигура и хоть лица ее было не разобрать, но по бело-красному церемониальному наряду Сесщемару быстро догадался о том, кто же она.
- Ой, да это Рин-сама! - раздался рядом тонкий мальчишичий голос. Сунув любопытный нос прямо под локоть демона-пса, Шота во все глаза таращился на оживший рисунок на шелке.
- Это ведь она там ээээ... внутри этой штуки? Она живая? Ведь живая, правда?
- Да где твое уважение, деревенщина?! Кто тебе позволил надоедать Сесщемару-сама? Сначала выучись разговаривать с высокими особами, а потом лезь с распросами... Да убери ты свою голову уже! Дай посмотреть, - отчитал мальчика Джакен, не забывая между делом одним глазком подглядеть за кимоно в руках господина.
Сесщемару же озадаченно нахмурился в ответ. Мог ли он позволить себе обмануться слабой надеждой, зароненной ему в сердце чудом с учикаке? Жива ли Рин на самом деле? Демон-пес терялся в догадках. В любом случае самому ему не добраться до истины, и, как бы не хотелось расписываться в собственной слабости, но Сесщемару нуждался в совете. Беда в том, что единственное существо, способное помочь ему отгадать загадку кимоно, не очень-то его жаловало, и чувство это было взаимным. Но делать было нечего, и Сесщемару задрал голову к небу, щурясь от рассветных лучей и стараясь отыскать, где же сейчас дрейфует среди облаков замок его матери.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

4 глава. "Сломанная космея"

В сарае пахло прелой соломой, домашней птицей и скотом. Вот только всех мулов и кур давно перевели в новый хлев, а сюда стаскали всякую рухлядь и заколотили ветхие ворота. Сквозь дыры в крыше внутрь заглядывала луна. Узкие щупальца ее света протягивались сквозь бреши в прогнившем настиле с верха до самого земляного пола. От любого движения пыль танцевала в столпах лунного света словно чернила в стакане с водой, а ветер просачивался сквозь щели в стенах и противным сквозняком подвывал самому себе где-то под самой матрицей. Но укрывшийся за приваленными к стене носилками Шота даже не думал жаловаться. Уже который час сидел он тихо словно мышка, прижавшись затекшей спиной к стене, и страшился лишний раз шелохнуться. Ему все мерещились жуткие крестьяне, расхаживающие вокруг сарая. Мышь, проскочившая у него под ладонью, напугала мальчика до колика в животе. Он едва удержался, чтобы не вскрикнуть и не отдернуть руку, наделав шума. С кинжалом наизготове Шота осторожно выполз из своего убежища подальше от сновавшего туда-сюда мышиного выводка. Перебравшись за разбитую бочку, он прислушался к тиши снаружи и не сразу, но все же смог вздохнуть спокойно. Похоже, ему удалось выполнить данное мико обещание и спастись от злобных крестьян.
"Рин-сама...", - мысленно обратился мальчик к оставшейся один-на-один с напастью жрице, - "Онегай, прогоните их и возвращайтесь назад в деревню с Гином! Пусть все будет как раньше..."
Всхлипнув против воли, Шота утерся рукавом своей куртки, оставив грязный развод на щеке. Напрасно мико храбрилась перед ним. Он уже не маленький - соображает что к чему. Давеча, его отца и братьев зарезали бандиты. И вот опять смерть пришла в деревню, но уже под другой непонятной личиной. От неясного чувства потери при мысли о жрице Шота зажмурился и крепко сжал рукоять ее кинжала. Ладонь его вспотела и соскользнула на костяное лезвие. Ойкнув от боли, Шота выронил клинок и сунул порезанный палец в рот, но через миг и думать забыл про ранку. А все потому, что диковинный кинжал застыл в воздухе, так и не долетев до земли. Придвинувшись ближе, мальчик склонился над оружием мико, приглядываясь, не зацепился ли тот за что-нибудь? Для верности он даже провел ладонью над рукоятью и под лезвием, но клинок и правда висел в воздухе. В неверном лунном свете вдруг сверкнул белым узор из полумесяцев, и кровь с шипением испарилась с лезвия. Сам же кинжал дрогнул в воздухе, словно забилось в нем разом ожившее сердце. Шота вскрикнул от удивления и опрокинулся навзничь на солому, когда клинок ни с того, ни с сего перевернулся в воздухе и как будто вонзился в ночную мглу, располовинив ее до самой земли словно легковесное покрывало. Сквозь порез в пространстве проглянули далёкие звёзды Мейдо и потянуло могильным холодом. Шота поджал ноги мало не до самого подбородка, сторонясь хищных завитков тлена, расползавшихся из дыры по амбару. Ему бы бежать отсюда, но вместо этого мальчик словно зачарованный вглядывался в мертвые созвездия сгинувших миров по ту сторон от разреза. Не сразу, но Шота рассмотрел в глубине одинокую фигуру, которая приближалась к соединившему между собой два мира прорыву в пространстве. Стряхнув с себя оцепенение, мальчик бросился вон из сарая, но на полпути вспомнил про кинжал Рин-сама и вернулся за ним. Крепко зажмурившись, чтобы больше не поддаться наваждению, он шерудил руками по соломе в поисках оружия, а когда нашел, то припустил, что было сил, к воротам и пролез наружу через дыру в прогнивших досках. И очень вовремя! За спиной как будто что-то взорвалось. Шота едва успел ничком упасть на землю, спасаясь от летевших во все стороны досок и щепы. Обернувшись, дрожащий от страха мальчик увидел, что сарая позади как не бывало, а на его месте, словно паря в воздухе, зависла высокая фигура воина: доспехи его отливали в лунном свете серебром, одежды белели словно снег, а длинные, неубранные в привычную сакаяки волосы плыли за широкими плечами словно туман. Но больше всего мальчика поразила длинная полоса меха, ниспадавшая с плеча самурая ему за спину и тянувшаяся почти до земли. Мех переливался каждой ворсинкой в свете Луны и кудряво завивался точно дым над курительницей на алтаре богов в доме деревенского старосты. Рукояти мечей в лакированных ножнах грозно топорщились на поясе пришельца. При виде оружия Шота шумно сглотнул и подобрался на земле словно кот.
- Уходи, юрей! - прыгающими губами пробормотал мальчик, приняв фигуру за призрак погибшего на этом месте самурая.
- Юрей?! Да как ты посмел называть моего господина призраком?!
Шота не поверил своим ушам, когда услышал писклявый нудящий говорок. Уж слишком тот не вязался с воинственным видом и благородной красотой незнакомца. Но вдруг мех в его накидке зашевелился как живой, и из-под него показался сначала страшный набалдашник посоха в виде двух сплетенных вместе человеческих голов, а потом и маленькая зелёная лягушачья физиономия с выпученными жёлтыми глазами и острым не то клювом, не то носом. Обладатель физиономии спрыгнул на землю и засеменил в сторону Шоты. Охорошив посохом мальчика по спине, маленький болотный демон напустил на себя угрожающий вид и раздулся от важности словно та самая жаба.
- Вот тебе, деревенщина! Впредь не будешь путать сильнейшего демона и предводителя западных земель Сесщемару-сама с ничтожным призраком, - пествовал тумаками неразумного отрока Джакен. А Шота, едва расслышав имя беловолосого самурая, перестал замечать все на свете, в том числе и затычины болотного демонишки.
- Сесщемару-сама... - сначала неуверенно повторил мальчик, а потом глаза его расширились от короткого воспоминания, где и когда он слышал это имя.
- Сесщемару-сама! - с чувством радости и надежды выкрикнул Шота и, оттолкнув в сторону летевший в него посох Нинтоджо, бросился к самураю.
- Ты куда?! А ну стой! - попробовал было заступить дорогу мальчику Джакен, но тот ловко проскочил мимо него и кинулся в ноги к белому воину.
- Сесщемару-сама!.. Прошу Вас спасите ее! Она не справится одна. Я пытался помочь, но я слишком маленький. Вас крестьяне испугаются и убегут. Пожалуйста, Сесщемару-сама!
Страшась, что его перебьют, Шота горячо зачастил словами, с надеждой заглядывая в красивое лицо воина.
- Мне нет дела до смертных, - с холодным безразличием отозвался в ответ на мольбу мальчишки Сесщемару и отвернулся, намереваясь вернуться в мир Мейдо.
- Но... Но... Но как же так?! - запинаясь от безнадеги, бормотал мальчик, понимая что упускает единственный шанс на спасение для жрицы.
- Ещё чего удумал! - гордо шествуя мимо растерянного Шоты, фыркнул Джакен, - Господину Сесщемару - и ввязываться в дела людишек! Пфыыы!
- Но она ведь умрет! - чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы от чёрствости Сесщемару, пролепетал Шота и всхлипнул, - Ее же убьют! Неужели Вы уйдете?! Ведь Рин-сама звала Вас...
- Что ты сказал? - раздался над ухом мальчика властный голос, и Шота вздрогнул от неожиданности, увидев прямо перед собой белые хакама Сесщемару-сама. Присев на земле, мальчик вытер рукавом сопливый нос и пока ещё недоверчивым тоном повторил:
- То и говорю: на окраине деревни крестьяне с серпами накинулись на нашу мико, договорившись, что она ведьма. А оказалось, что заколдованные они сами. Крестьяне хотят ее убить!
- Имя жрицы? - раздражённо щелкнул зубами Сесщемару-сама. И от той ярости, что проскользнула на миг сквозь маску безразличия на лице демона, Шота с ног до головы покрылся мурашками.
- Р-рин... -сама, - пролепетал мальчик и тут же почувствовал, как его больно схватили за руку и вывернули запястье.
- Сесщемару-сама, у него кинжал, который Вы дали Рин! - заголосил Джакен, вырвав из ладони мальчика оружие мико и протянув его своему господину.
При виде костяного клинка с полумесяцами на щеках Сесщемару проступили желваки.
- Откуда он у тебя? - ледяным тоном спросил у мальчика демон.
- Рин-сама дала мне его, чтобы я мог отбиться от крестьян.
- Где она? Отвечай, деревенщина?! - вцепился в полы куртки на груди ребенка Джакен, намереваясь вытряхнуть из него всю правду о Рин.
- Там, на окраине. Она совсем одна! - воспряв духом, доложил Шота и ткнул пальцем в сторону, где осталась жрица со своим псом.
Сесщемару, молча, повернулся в указанную направлении, оттолкнулся подошвами от земли и воспарил в самые небеса.
- Вот это да! - восхищённо протянул Шота. В миг забывший про допрос Джакен покрылся бородавками от возмущения и припустил вслед за господином, но уже пешком.
- Сесщемару-самааа!!! Подождите меня!!! - причитал на ходу Джакен пока не расслышал торопливые шаги рядом с собой, - Ано?.. А ты куда, деревенщина?!
- Я пойду с Вами, выручать Рин-сама! - твердым голосом заявил бежавший след-в-след за демонишкой Шота.
-Тебя еще не хватало?! - досадливо протянул Джакен и снова надулся от важности, - Ай! Делай что хочешь, деревенщина. Но беги позади меня! Никакого почтения у этих людишек!... Сесщемару-самааа! Подождите меня!

Земля прогнулась под стопами спустившееся на нее с небес потомка Ину-но-тайчо. Запах пролитой крови привел его сюда, но не он один. Тяжёлый дух клубился над этим местом, пропитав собой каждую травинку под ногами и каждый листок на ветвях. Сощурив глаза на мерцающий купол барьера, ограждавший человеческие дома, Сесщемару отвернулся и зашагал прочь. Ни одним словом не соврал он мальчишке, сказав, что людские горести его не волнуют. Оберегать человечье племя от напастей - забота Инуяши. Для себя же Сесщемару искал только силы, добытой в сражениях. Но сюда он пришел по иной причине.
"Рин... Ты была здесь," - подумал демон-пес, глядя на бурое пятно у себя под ногами. Отсюда и дальше в сторону чащи трава была вымазана кровью и примята, словно по ней тащили что-то тяжёлое. Тропа тянулась через луг и пропадала под мрачным пологом ночного леса. Сесщемару двинулся по следу и остановился, приметив светлое пятно в стороне. В один короткий прыжок он оказался рядом со своей находкой, и красивое лицо демона скривило брезгливое выражение.
- Никчемное отродье, - процедил он сквозь зубы, окинув презрительным взглядом неподвижное тело в зарослях осоки.
Волна остывшего за ночь воздуха прокатилась по лугу и зашевелила густую шерсть на теле мертвого животного. Вывалив бурый от крови язык из пасти, у ног Сесщемару лежал серебряный пёс с рыжей отметиной на лбу. Нагнувшись к собаке, демон вытянул из мертвой пасти клок ткани. Среди прочих запахов крови и псины, Сесщемару почуял на обрывке знакомый аромат. В бессильной ярости он стиснул в кулаке лоскут от хакама Рин. Прихватив пса за шерсть между ушей, демон развернул к себе его голову и заглянул в застывшие глаза.
- Я велел тебе защищать ее! Что здесь произошло?
Луна отразилась на хрустальной радужке глаз Гина, а отметина у него на лбу выцвела, превратившись в перевернутый полумесяц. Мощное тело собаки по воле Сесщемару стало оплывать словно разогретый воск, пока не превратилось в лужу серебристой ртути на траве. От пса деревенской жрицы в руке Сесщемару осталась только голова. Полумесяц отметины засветился призрачным светом, передавая демону воспоминания о последних минутах жизни его порождения.

...Они проиграли. За одно столкновение, за сдвоенный удар сердец оба - пёс и его хозяйка - оказались сметены обрушившейся на них силой. Догорали в траве остатки бесполезных офуд, которыми Мироку-сама благословлял Рин на путь храмовой девы. Едва сорвавшись с женской ладони, они занялись огнём, так и не достигнув своей цели. Священные имена ками, выведенные калиграфическим подчерком на узких полосках бумаги, оказались существу ни по чем. Тем же огнем теперь пылала и сама мико, заточенная вглубине своего же тела.
Хрипло подвывая, поверженный Гин без устали взывал к своей хозяйке, вернее к той её части, которую ещё мог почуять в зловещем силуэте. Но в высившейся над ним мрачной фигуре теперь мало что осталось от священницы. Лишь едва ощутимая нить знакомого благоухания тянулась от ее тела к лежавшему на земле Гину, точно прозрачные руки, молившие о помощи. Пёс всхрапнул, харкнул кровью и из последних сил попытался подобраться на земле, но ничего не вышло. Такой большой и бестолковый, он ничем не мог помочь выпествовавшей его жрице. Лишь ухватиться зубами за край казавшихся почти чёрными в ночи хакама, не позволив ей сразу уйти в чащу. За что тут же и получил сокрушительный удар, лишивший его жизни и отбросивший прочь с дороги мико.

- Рин! - скрипнул зубами Сесщемару, проследив внутренним взором за удаляющейся в лес фигурой из воспоминаний Гина. Крупная собачья голова в его руках растаяла, ручейками расплавленного серебра, просочившись сквозь пальцы в траву. От четвероногого друга мико не осталось и следа.
"Дождись меня!" - в мыслях воззвал к своей воспитаннице Сесщемару и устремился по следу жрицы в лесную чащобу.

Полумесяц Луны прошел уже половину неба, когда деревенская мико достигла леса. Раскачиваясь из сторону в сторону будто пьяная, неверной походкой она шла сквозь заросли луговых трав к лесу. Чёрные глаза её без всякого выражения смотрели перед собой, а с посиневших как у трупа губ нет-нет да срывался хриплый рык. То гневалось существо, одолевшее Рин в схватке и поработившее ее тело. Сотканное из воли земли и одержимое ненавистью к людям, которые без зазрения совести грабили и уничтожали природные богатства в округе, в прошлом оно было ничем иным как безобидным ко-дама. Но алчные людишки в погоне за наживой вырубили часть леса, где росло духово дерево, и выжгли просеку, пустив древесину на строительство осадных машин. Лишившись тела, лесной дух переродился в существо, озлобленное на весь людской род. По ночам носилось оно по деревне и учиняло бедствия крестьянам: то посевы погубит, то скот изведет, то хвори болотные нашлет. Годами мононокэ пыталось выжить человеческую общину из этих мест. Но с каждым умершим или сбежавшим человечишкой приходили новые. Все больше, и больше! И конца этой двуногой саранче не было видно. Существо постигло разочарование: никогда уже не будет кругом диких как прежде земель. Раз появившись где-либо, человек безвозвратно портил все, к чему прикасалась его рука: леса, поля, реки. Достигнув апогея в своей злобе, мононокэ решило покончить с человечеством раз и навсегда. Но для этого ему нужно было тело. Затаившись, оно терпеливо выжидало ровно до того дня, когда в деревню пришла жрица - сосуд, вмещавший сияющее пламя праведной души, а, значит, способный выдержать и его разъедающую скверну. Рассудив так, сущность приготовилась во что бы то ни стало завладеть телом пришелицы. Но в тот раз оно проиграло. "Сосуд" тоже погибла, нарушив своей смертью все его коварные планы. В пылу сражения мико угодила в топь и поняла, что сможет лишь одно: либо победить, либо выжить. Тогда, пожертвовав собой, она запечатала одолевавший деревню дух и очистила места в округе. Долгие годы мононокэ делило с костями жрицы одну могилу на двоих. И вот настал день, когда оно смогло бы вырваться из-под печати и уморить до смерти опостылевшее людское племя.
Сущность сразу почуяло новое вместилище для себя. Тело лучше прежнего, от которого так сладко тянуло энергией Мэйдо. Завладев им оно сможет обрести силу и вытравить людишек из этих мест. Наконец-то! Но, заполучив в своё владение желанную оболочку, злобный дух осознал, что надолго этого тела ему не хватит. Если только сейчас же не отправиться на поиски другого вместилища. Прочного, крепкого и главное - долговечного. И теперь в обличие священницы, мононокэ пустилось в странствие прочь из опостылевших ему краев.

О забредшей в самую чащу смертной девушке напоминали лишь отпечатки ног на лесной подстилке. Наверствывая упущенное время, Сесщемару смазанной фигурой скользил среди деревьев, останавливаясь лишь за тем, чтобы свериться со следами Рин и приметами, оставленными ею на тропинке. Будь то сломанная ветка, примятый цветок или оброненная нитка с ее одежд - любая мелочь помогала демону в его поисках. В последний раз ему попалась липкая от крови тонкая прядь черных волос. Наверное, волоски зацепились за колючую ветку сухостоя, и Рин просто вырвала их из своей головы, не в силах распутать. Гладкая прядка змеилась в ладони Сесщемару, заставляя его стискивать зубы, чтобы не зарычать в голос. С Рин стряслась настоящая беда, и его не было рядом, чтобы защитить. Йокай догадывался, что скорее всего с присущей ее сердцу добротой она взвалила на свои плечи заботу о других и не оставила людей на милость судьбы, предпочтя рискнуть жизнью ради тех, кто даже не способен этого оценить. Да и сам он давно ли научился чтить доброту в людских сердцах?
Маленький босоногий заморыш, которым он встретил Рин на своём пути, открыл его душу для неведомых ему прежде чувств скорби и милосердия. Их обоюдная привязанность друг к другу наделила его мощью и осознанием природы своих сил. Забота о ней направляла его руку, разящую недругов, и наполняла смыслом его вечные поиски силы. Он просто хотел защищать ее. Всегда! Так почему же Рин предпочла идти своей дорогой? Тогда ему казалось, что ею движет желание жить среди людей. Но теперь он так не думал. С каждым шагом навстречу своей воспитаннице демону все больше казалось ошибочным собственное решение отпустить и не вмешиваться в ее жизнь.
"Что с тобой случилось, Рин? Почему ты не позвала меня? Почему не попросила о помощи?!" - негодовал в душе Сесщемару, глядя на волосы Рин в своей руке. Спрятав прядь у себя на груди, демон устремился вперёд. Судя по тому, что кровь на волосах не успела свернуться, Рин бродила где-то неподалеку. И беспокойство в его душе перемешалось с незнакомым прежде волнением от предвкушения новой встречи.

Лес этой ночью как будто вымер. Не стрекотали в тиши сверчки, полёвки не возились по обыкновению в подстилке, не парил среди необьятных стволов с грудным уханьем филин. Звери, птицы, гады - все до одной живые твари ушли из этого гиблого места. На пути Сесщемару вырос старый валежник. Оголённые корни вывороченных из земли деревьев, перекрученные непогодой стволы и колючий сухостой непреодолимой стеной пролегли поперек тропы. Демону-псу ничего не стоило перелететь через бурелом, чего не скажешь о смертных. Ни обойти, ни проползти, ни перепрыгнуть его Рин было не под силу. Ноздрей Сесщемару коснулась та же затхлая вонь, что и на лугу. Воздух вокруг как будто сгустился и висел над буреломом удушливым покрывалом. Йокай брезгливо наморщился, хотя в пору было хорошенько прочистить нос от мерзкого запаха существа, напавшего на Рин. Он как раз думал о девушке, когда услышал треск сухой ветки неподалеку. За толстым стволом замшелого дерева как будто шевельнулась тень.
- Рин, выходи, - позвал Сесщемару, шагая по жухлой траве к укрытию существа. Силуэт привалившейся к дереву женщины не шелохнуться в ответ. Он замер напротив векового дуба, в тени которого скрывалась девушка. Слишком долго Сесщемару жил на этом свете, чтобы купиться на такой дешёвый трюк. Чем ниже и слабее демон, тем больше в нем коварства и изворотливости. И демонический пес не ошибся - из ночного мрака в его сторону выстрелили острые лианы. Не обнажая клинка, он разрубил их когтями и приготовился отразить новую атаку. Но в следующий миг корни деревьев вырвались из-под земли, стремясь опутать его ноги. Только и те не устояли перед ядовитыми демоническими когтями.
- Понятно, - расправившись с последней древесной путой, проговорил Сесщемару, - Используешь ее, чтобы подобраться ко мне.
Из тени раздался не то хрип, не то рык, а притаившаяся в ней фигура шевельнулась, поднимаясь на ноги. Пошатываясь, на свет перед Сесщемару вышла девушка. Некогда белое косодэ чернело окровавленным рукавом, а хакама совсем изодрались у щиколоток. В изможденной фигуре напротив Сесщемару узнал Рин.
- Изыди и оставь ее в покое! - гневно рыкнул демон. Рука его угрожающим жестом легла на рукоять Бакусайги, но Сесщемару уже знал, что не обнажит меча против Рин, чего бы это ему ни стоило. И похоже, одолевавший девушку дух, тоже это понимал. Глаза Рин, под властью существа, зажглись фиолетовым потусторонним огнем.
- Заплати!.. - проскрежело сиплым голосом мононокэ, - Дева в обмен на тело!..
Примитивность противника разозлила демона-пса. Не обитай дух в теле его воспитанницы, он без сожаления расправился бы с ним за один взмах руки. Но Сесщемару не мог заставить себя причинить вред Рин, пусть даже от нее и осталась лишь слабая тень на дне остекленевших глаз. Цуба Бакусайги щёлкнула в тиши об окантовку ножен. Под испытующим взглядом существа Сесщемару убрал ладонь с рукояти меча, приготовившись встретиться лицом к лицу со своей судьбой. Мысль о том, что гордого потомка полководца западных земель, не склонившего головы даже перед могуществом Нараку, поставил на колени обыкновенный дух-паразит, была бы невыносима для прежнего Сесщемару. Но, чувствуя, как древесные лианы по воле мононокэ опутывают его тело, йокай думал лишь о Рин. С самой первой встречи их судьбы тесно переплелись, и не было на свете силы способной разорвать существовавшую между девушкой и демоном связь. Возможно, она не услышит его сейчас, но Сесщемару не смог промолчать о том, что тяжёлым грузом лежало на его сердце. Наконец-то осознал он поступок своего отца, пожертвовавшего собой ради смертной возлюбленной. И это понимание окончательно примирило Ину-но-тайчо с его потомком. Но было уже слишком поздно. Глядя в глаза, неумолимо приближающемуся существу, скованный путами демон с мягкой улыбкой, возникшей на его лице, проговорил:
- Ничто на свете не стоит твоей жизни, Рин! Помни об этом.
Ухватив скрюченными судорогой пальцами Сесщемару за волосы, мононокэ запрокинуло ему голову, готовясь вселиться в его тело. Как никогда прежде йокай остро прочувствовал свою связь с девушкой. Как наяву он услышал ее голос и закрыл глаза, готовясь принять смерть за нее.

- Сесщемару-сама!!! - кричала Рин сквозь кольцо огня, сдерживавшее ее душу внутри ставшего чужим тела.
- Спасайтесь, Сесщемару-сама!.. Не делайте этого!.. Умоляю!.. Уходите, уходите скорее!.. Я не хочу такой жизни, ради которой Вы пожертвует собой!
Лишь завидев улыбку на невозмутимом лице демона, она все поняла и пожалела, что не умерла сразу под лезвием косы Момоко. Муки совести вместе с болью за судьбу, на которую решился ради нее Сесщемару, терзали Рин, лишая ее сил бороться. Но она не могла позволить себе опустить руки и покорно наблюдать за тем, как умрет дорогое ее сердцу создание. И если у нее нет сил пробиться сквозь заслон, отделявший ее душу от тела, и спасти Сесщемару-сама, то она должна найти способ помочь ему иначе. Метаясь в огненной клетке, Рин в отчаянии начала молиться.
- Ками-сама! Прошу, пошлите мне силы побороть свою судьбу!
Никогда прежде ее душа не взывала к богам с таким усердием, никогда она не верила в их могущество так сильно, как сегодня.
- Если и искать виновных - то это я! Все из-за меня! Люди в деревне, Гин, Сесщемару-сама - жертвы моей самонадеянности. Я виновата в том, что взялась за то, что мне не по плечу, что нарушила клятвы своим бессилием, что отвергла помощь друзей, понадеявшись на себя. Гордыня, не позволила мне стать единым целым с селянами, не дала мне поверить в собственные слова о единстве и братстве. Отгородившись от людей эгоистичными мечтами, я забыла о том, кто такая на самом деле. Я всего лишь человек. Лучше бы я тогда сгинула в ущелье демонов! Лучше бы меня никогда не возвращали к жизни! Ками-сама, умоляю... Умоляю!!!
Боги ли прислушались этой ночью к терзаниям девушки, заглянувшей в лицо своим демонам? Или такой же неприкаянный дух, отдавший жизнь за других и не пожелавший ничего для себя? Так или иначе, но на мольбу чистой души отозвался бронзовый кругляш, висевший до этого на шнурке под косодэ жрицы. Крохотный бубенчик от ритуальной погремушки пронзительно звякнул в лесной тиши и разломился пополам. Освещённая соль просыпалась из лопнувшей полости под косодэ Рин, опалив праведным огнем черную сущность внутри девушки.

Кольцо огня, сдерживавшее ее душу, отступило прочь. Рин не знала, что произошло, но почти тут же она очнулась полноправной хозяйкой своего тела. Глядя на свои руки, сжимавшие горячий затылок Сесщемару-сама, она не сразу смогла поверить, что те вновь принадлежат ей. Палец за пальцем разжав ладони, Рин осторожно выпутала кисти из серебряных волос йокая.
- Сесщемару-сама... - не то вздох, не то шорох палой листвы под ногами, но под куполом сомкнувшихся над их головами ветвей прозвучало имя демона-пса. Тихий, неуверенный женский голос заставил Сесщемару поднять веки. Снежные, точно тронутые изморозью ресницы дрогнули, и Рин увидела собственное отражение в узких зрачках своего защитника. Глаза ее наполнились слезами счастья при виде пронзительного в своей красоте лица вечно молодого демона. И только сейчас Рин осознала всю ужасающую глубину своих чувств к нему. Она так тосковала по нему всё это время! Руки ее скользнули на широкие мужские плечи, ведомые страстным желанием обнять и прижать к себе, но застыли на полпути, стоило ей почувствовать лишь тень надвигающейся беды. Тело Рин пронзила судорога, а глаза расширились от страшной догадки:
Ещё не всё!
Золотая пыльца оправившегося от неожиданного удара существа заклубилась на переферии сознания мико, собираясь с силами вновь перехватить контроль над ней.
- Рин!
Она вздрогнула от звука собственного имени, произнесенного с таким чувством, от которой сердце девушки сжалось от невыносимой боли. Об высокую скулу Сесщемару разбилась слеза, сорвавшаяся с ресниц Рин. Наверное, йокай до конца жизни будет помнить то мученическое выражение, промелькнувшее у нее на лице, но она просто не могла поступить по-другому. И пока тело ее ещё как-то отзывалось на приказы, Рин поспешила осуществить задуманное.
Почти негнущимися пальцами схватила она меч, видневшийся среди древесных лиан, и выдернула его из ножен. Лунный луч, рассеченный тупым клинком Ину-но-тайчо, отразился от обнаженной стали.
- Тенсейга, выполни мое желание! - воззвала к мечу отчаявшаяся девушка, приставила дрожащими руками острие лезвия себе под грудь и бросилась ничком на землю.
"Защити Сесщемару-сама!"
Падая, Рин услышала хруст разрываемой древесины позади и возглас Сесщемару.
"Простите меня...", - со странным чувством горечи и ностальгии подумала Рин за миг до того, как тупое лезвие Тенсейги пронзило ее насквозь.

Давным-давно, в горах, у заросших безымянных могил маленькая девочка спросила великого демона: "А Вы будете тосковать по Рин, когда она умрет?" Демон велел ей не говорить глупостей, и тогда она всерьез подумала, что в день своей смерти обрадуется грусти в холодном взгляде демонических глаз. Какой же глупенькой Рин была тогда...

---

Угрюмое

В последнее время настроение как нельзя лучше подходит для просмотра 3 сезона Ганнибала. Нет, я ни разу не слэшер, но и любить людей с некоторых пор больше не стала. Вообще, устала очень и хочу в отпуск. Одна. Совсем одна и чтоб никого рядом. Все чаще, глядя на суетность людей, прихожу к одной и той же мысли: если когда-нибудь случится обещанный аппокалипсис, то людям нечего жаловаться, во ибо - заслужили. Глупостью, ленью и гордыней. Особенно глупостью.

---

Фанфикшен

«Сломанная космея»

Автор: Sato Yukiko
Бета: некому
Фэндом: Inuyasha
Персонажи: Рин, Сесщемару, Джакен, авторские персонажи
Рейтинг: pg-13 на всякий случай
Жанры: Гет, фэнтази
Размер: макси
Статус: в процессе

Глава 3. «Противостояние»


Разгулявшаяся на окраине деревни заверть нетерпеливо терзала белые рукава и волосы мико, издали делая ее похожей на раненную чайку.
- Не чувствую... Совсем ничего не чувствую, - уронила на ветер обуреваемая беспокойством Рин и подняла взгляд от обломков статуи божества. Белый пес, повсюду сопровождавший мико, плюхнул тяжелый зад у ног хозяйки и, шумно сглотнув, вывалил из пасти розовый язык. Судя по тому, как спокойно он себя вел, Гин тоже не чувствовал проявлений злой ауры. Точно таким же смирным он был и на пруду.
- Гин, правда ли все это? Как же проверить?.. - отбросив лезшую в глаза прядь волос, Рин обвела рассеянным взглядом местность. И действительно, кроме слов старосты, нарочитости событий недели и собственных дурных предчувствий у нее не было зацепок. Бродячая жизнь в свите Сесщемару-сама научила будущую мико многому. В том числе, чувствовать присутствие темных сущностей. Будь то йокай, обакэ или бакэмоно ее всегда неотступно преследовало ощущение, развившееся за месяцы, проведенные вплотную с одним из самых сильных демонов того и этого мира: как будто невидимый груз давил на плечи, и чем сильнее демон - тем сложнее двигаться и дышать. Сесщемару-сама всегда отсылал ее прочь, как только становилось понятно, что сражения не избежать. Обычный слабый человек, коим она была и остается, мог бы и не перенести всей высвобожденной в пылу битвы ауры потомка Ину-но-тайчо.
"Сесщемару-сама... Если бы Вы были рядом... Уж Вы бы точно знали, что делать", - с налетом ностальгии по тем дням, когда они путешествовали вчетвером, подумала Рин. В любом случае, ни сейчас, ни у пруда она ничего не почувствовала. Равно как и давешний зловещий туман не отдавал демоническим духом.
Ветер крепчал. Его невидимый гребень раз за разом остервенело чесал высокую осоку, доходившую жрице почти до колен. Кучные облака над ее головой стремительно неслись по небесной реке, точно снежные комья в вешнем ручье. Молодые гарбы в перелеске испугано вскинули к небу руки-ветви, сплошь усеянные зеленой листвой, точно хотели заслониться от хлестких ударов. Повинуясь внезапному наитию, мико закрыла глаза и подставила лицо очередному порыву.
Небо, ветер, лес и земля... Почти четырнадцать лет назад они были ее преданными друзьями и советниками. Ветер был ей за гонца, лес дарил приют, земля кормила, а небу она доверяла свои самые сокровенные тайны. Только существуя в гармонии со стихиями, ребенок и способен выжить в одиночку.
В яростном порыве, обернувшем ее озябшие плечи покрывалом из распущенных волос, девушка отчетливо ощутила холодную струю. Лес отозвался мрачным молчанием, которому вторила и земля под ногами.
"Так тихо. Ни птиц, ни цикад. Как будто все живое ушло отсюда. Улетело, спряталось, расползлось", - осенило жрицу.
Обхватив себя за плечи, Рин вдохнула полной грудью и шагнула сквозь траву. Где-то совсем рядом беспокойно заскулил Гин.
"Значит, не показалось!" - подумала она и, запнувшись, открыла глаза. Ощущение единения с природой рассеялось также неожиданно, как и возникло. Опустив взгляд себе под ноги, жрица увидела серые камни разбитой статуи.
- Что это? - озадаченно произнесла девушка и, наклонившись, вытянула из-под обломка полусгоревший кусок бумаги. Расправив его на колене, Рин изумленно уставилась на выцветшие чернила, испещрявшие обрывок. Пальцы скользнули по едва различимому иероглифу.
"Офуда! Здесь изгоняли зло?"
На ум пришла предсмертная исповедь старосты Денсуке-сана. Зажав в одной руке обугленный листок с заклинанием, Рин опустилась на колени и принялась раскапывать землю на месте находки, попутно отбрасывая в сторону осколки статуи Дзидзо-сама.
- Гин, помоги! - окликнула метавшегося вокруг пса девушка.
Комья глинистой земли полетели из-под когтистых лап умного животного, а руки мико тем временем скоро очищали пространство вокруг от камней и травы. Припав носом к центру вырытой ямы, Гин замер и утробно зарычал.
- Что там? Что ты нашел? Дай посмотреть!
С трудом оттащив упиравшегося пса за шею, мико заглянула в рытвину и тут же с испуганным стоном спрятала лицо в серебристой собачьей шерсти. То, что так напугало жрицу и заставило нервничать ее пса, покоилось здесь явно не одно десятилетие и теперь мрачно белело в дневном свете.
- Кости! Под статуей могила... - дрожащим голосом выдавила из себя мико, чувствуя, как по разом заледеневшей спине стекает тонкий ручеек холодного пота.
- Ками-сама! Гин, неужели все это правда?..

Ночь опять давила на плечи Рин бессонницей. После событий сегодняшнего дня даже не будь растущей луны в небесах над деревней, у нее не возникло бы и мысли хотя бы на секунду прикрыть глаза.
Катая в изрезанной осокой ладони полый металлический шарик, она отстраненно следила за тлеющими углями в очаге и размышляла. Большой белый пес с коричневой отметиной на лбу почуял необыкновенную сосредоточенность, пронизывавшую фигуру сидящей у очага девушки, и ушел чутко дремать у порога. Сама же жрица замкнулась в себе, чтобы найти ответы на мучившие ее вопросы.
Отливавший зеленцой бронзовый кругляш беззвучно перекатывался между пальцами жрицы. Неожиданная находка, прояснившая природу останков, захороненных под статуей Дзидзо-сама - он был единственным доказательством того, что Кисараги Денсуке-сан при смерти был в здравом уме и твердой памяти.
В каком-то необъяснимом трансе Рин катала в ладони подернутый полупрозрачной пленкой коррозии бубенчик, который сама же и подняла из вырытой псом ямы. Подобные этому бубенцы украшали ритуальную погремушку, которую синтоистские жрицы нередко использовали в ритуалах изгнания злобных духов.
" ...те три дня - как в воду канули. Что сталось в ту пору, куда подевалась жрица - не ведаю. Только на четвертый день на околице точно из-под земли выросла статуя Дзидзо-сама..." - тревожным набатом звенели в ушах девушки последние слова деревенского сёя.
Зажав бубенчик между ладонями в молитвенном жесте, Рин мысленно обратилась к найденным на околице останкам:
"Мико-сама! Не зная усталости, Вы сражались со злом и погибли, защищая людей. Пожалуйста, укрепите мой дух и направьте мой разум. Не дайте злу взять верх над людьми. Онегашимас, мико-сама!"
Горячая искренняя молитва прояснила сумятицу в мыслях и чувствах девушки. Так или иначе, для Рин настала пора действовать. Чтобы это ни было, с чем бы ей не пришлось столкнуться в будущем - у нее нет права отступить. На ее совести есть клятва умирающему и смерть жрицы, оказаться напрасной которой она не могла позволить.
"Еще у меня есть поддержка друзей, их знания и опыт, которые они мне передали", - с теплотой в душе подумали девушка, созерцая стоявшие перед глазами лица Каэде-баба, Мироку-сама, Санго-сан, Инуяши и Кагомэ-сама.
"Но главное, у меня есть Ваша вера в меня, Сесщемару-сама..." - нашарив ладонью кинжал из демонического когтя в своем рукаве, Рин с силой сжала резную рукоять, - "Вы бы никогда не дали мне оружие, если бы не верили, что я сумею с ним совладать. Сесщемару-сама, спасибо за то, что до сих пор даете мне силы".
Красный хлопковый шнурок нашелся довольно быстро. Затянув узелок, мико долгим взглядом наградила бронзовый бубенчик, почти полвека назад защитивший людей в этой деревне, и спрятала подвеску в запах косодэ у себя на груди. С тихим стуком откинулась крышка неприметной шкатулки, которой Рин одарили на прощание Хоши-сама с женой. Появившаяся на свет из ее нутра стопка листков развернулась в руках жрицы подобно вееру. Отобрав 9 самых подходящих случаю сутр, мико убрала оставшиеся обратно и спрятала заветный короб под половицей в углу хижины. Кинжал, подаренный Сесщемару-сама, привычно оттянул к низу рукав ее белого косодэ.
- Гин, пора! - кликнув пса, мико с холщовым мешком и небольшой деревянной лопатой в руках шагнула за порог.
Мгновенно вскинувшийся, точно и не спал вовсе, пес нырнул под циновку следом за хозяйкой и пропал в ночи.

Одинокий серп луны в чернильных небесах клонился к горизонту на западе. До рассвета оставалось не больше часа. Нужно было поторапливаться и вернуться в деревню незамеченными с первыми лучами солнца. Рин ковырнула землю, расширяя лунку у себя под ногами, и стряхнула сырые напитавшиеся росой комья в сторону. Лопата с глухим стуком вошла в утоптанную землю на дороге. Опершись локтем на черенок, мико вытерла пот со лба рукавом перепачканного косодэ и взглянула на плод своих стараний. Ночь для них с Гином сегодня выдалась та еще. И если выносливое животное еще как-то демонстрировало бодрость духа и тела, прочесывая окрестности, то его хозяйка буквально валилась с ног от усталости. В душе же девушка очень надеялась, что сделала все правильно, как учили ее Хоши-сама и Каэдэ-баба. От мысли, что придется проделать ритуал, Рин брала оторопь. Ведь это означало прийти сюда - к статуе Дзидзо-сама - нарыть полный мешок освещенной земли с безымянной могилы и, обойдя деревню по околице, пять раз повторить один и тот же ритуал: вырыть неглубокую лунку прочесть над ней молитву, вложить охранную сутру и присыпать ее принесенной землей. Если бы рядом с ней не было пса, она вовсе не ручалась за то, что смогла бы в одиночку под покровом ночи проделать ритуал до конца. От каждого шороха в траве, крика ночной совы, треска надломившейся ветки и протяжного завывания ветра, сердце Рин готово было разорваться от страха. И только твердая уверенность в том, что серебряный пес стережет окрестности и никого к ней не подпустит, давала ей силы не убежать без оглядки.
Подождав пока выровнится дыхание, мико опустилась на колени перед углублением в земле напротив нагромождения осколков статуи и вынула из-за пазухи последнюю сутру. Взгляд темных глаз мико соскользнул с тонкой рисовой бумаги на фософорицирующие в свете звезд останки погибшей жрицы. Белые кости раскрошившегося человеческого запястья - как предостережение, которому невозможно было не внять. Одна ее ошибка - и Рин разделит мрачную участь погребенной здесь мико. Прикрыв глаза и вдохнув полной грудью ночной воздух, девушка попыталась сосредоточиться.
"Когда я испрашивала разрешения стать мико у Каэде-баба, я даже не подозревала, что будет так сложно..." - с горечью подумала она и начала ритуал. Полупрозрачная бумага со священными письменами, зажатая между пальцами правой руки мико, коснулась ее лба. Налетевший с востока холодный ветер захлопал точно парусами испачканными рукавами косодэ, подхватил тихие слова молитвы жрицы и понес их над облаками к бледному лунному серпу. Рин опустила сутру в могилу у подножия статуи и принялась засыпать землю руками, пока останки вместе с сутрой не оказались погребенным.
Поднявшись на ноги, девушка отряхнула руки и грязные на коленях хакама. Какое-то мгновение Рин смотрела на дело рук своих, прислушиваясь к ощущениям внутри себя. И все-таки церемониальные хакамма и косодэ на ней - не больше, чем маскарад. У нее не было и десятой части духной силы Кагомэ-сама, иначе она бы сразу почувствовала, установился барьер вокруг деревни или нет. Миг тишины и спокойствия рассеялся под напором внезапного порыва ветра, с силой толкнувшего девушку в спину. Лопатки Рин моментально заледенели, и в раз сжавшееся сердце пропустило удар. Обхватив себя руками за плечи, девушка испуганно огляделась по сторонам:
- Кто здесь? - севшим голосом спросила мико, взглядом обшаривая окрестности в поисках того, чей взгляд так явственно ощутила на себе мгновение назад, - Отвечайте!
С гулким шелестом по высокой осоке прокатилась воздушная волна, и откуда-то сбоку донеслось отчетливое рычание.
- Гин, это ты?
Не смея сделать и шагу, Рин сама не своя от испуга, смотрела на высокие заросли травы, откуда только что донесся внятный рык.
Мгновения неожиданно сорвались и понеслись вскачь белым смазанным бликом, метнувшимся из гущи высокой осоки к жрице. Заслонившись руками, она вскрикнула и упала навзничь. Тут же что-то тяжелое и мохнатое придавило ее к земле, не позволяя даже шелохнуться. Знакомо пахнуло лимонником и мятой, а сверху донеслось утробное рычание. Отведя от лица руку, Рин увидела прямо над собой ощерившуюся клыками пасть Гина. Серые глаза пса, казавшиеся теперь совсем хрустальными, лихорадочно пылали. В тусклом свете полумесяца Рин могла поклясться, что видела каждую вставшую дыбом серебристую шерстинку на мощном теле пса.
- Гин... - ошеломленно пролепетала мико, - Что ты делаешь, Гин?
И тут же из угрожающе распахнутой пасти животного на лицо жрицы полетели ошметки слюны, когда пес зашелся истошным лаем, вертя головой из стороны в сторону. Чуткое животное вовсе не нападало на свою хозяйку. Наоборот - всеми силами пыталось ее защитить. Гин то заливался лаем напополам с угрожающим рычанием, то носился вокруг лежавшей на земле мико, то припадал к ней всем телом, в попытке закрыть собой. Что-то неосязаемое, носившееся в воздухе, сводило пса с ума своим присутствием. В какой-то момент он сорвался с места и понесся в лес, преследуя зловещую сущность.
- Гин! Гин, не надо! Вернись!! - закричала девушка и, подхватившись с земли, побежала следом. Собачий лай вдали с каждым ее шагом становился все неразличимее, длинная осока путалась под ногами и мертвой хваткой цеплялась за хакама. Пару раз спотыкнувшись, Рин угодила ногой в кротовую нору и рухнула ничком на землю. Подобравшись на четвереньки, она закусила губу от отчаяния, поняв, что царящую вокруг мертвецкую тишину нарушает только ее сбившееся дыхание и всхлипывания.
- Гин... ко мне! - просипела она, чувствуя, как с ресниц на землю срываются крупные горошины слез, - Ко мне! Вернись!..
Подняв глаза к небесам, Рин оцепенела от накатившего на нее предчувствия. Острое лезвие лунного серпа в бледнеющих небесах насмешливо отлило сталью, совсем как в ту ночь, когда в хижине мико появился на свет белоснежный щенок. И тут же где-то глубоко в чаще протяжно заскулил-завыл не то волк, не то пес. Жрица вздрогнула всем телом, невольно подумав:
"Гин! Вернись! Не оставляй меня одну..."


Пять дней прошло с той поры, как Рин установила барьер вокруг деревни. Пять ночей утекло с тех пор, как в переполненном предрассветными тенями перелеске пропал ее пес. Как ни убивалась по нему жрица, серебристый Гин - единственная ее отрада - все не возвращался. Но окончательно смириться с потерей девушка тоже не могла. Два раза на дню она меняла воду и еду в миске пса, и всякий раз едва могла удержать слезы при одном только взгляде на нетронутый за весь день корм. Каждую ночь, гонимая тоской, Рин шла к околице и вглядывалась в клубящийся снаружи туман, изредка подзывая к себе пса. Но была и еще одна причина у полночных вылазок мико. По ночам девушка с кинжалом наизготове блюла неведомое, желавшее прорваться сквозь барьер. Позволить случиться этому она никак не могла, поэтому и приняла на себя изматывающие дежурства.
Если дух жрицы проявлял недюжую стойкость, то ее слабое женское тело, измученное тяжелой работой и ночными бдениями, за пять дней оказалось на пределе. Хотя твердостью воли она была обязана скорее нескончаемыми переделкам в деревне, чем собственному упорству. Разрываясь между работой на наделах и ле’карством, Рин некогда было предаваться унынию, даже при том, что исчезновение любимца сильно ударило по ней. Ночами же бессоница на пару с тревогой не давали ей и на минуту прикрыть веки. Будучи не способной воочию наблюдать магию барьера, она все же чувствовала, что незримый купол обороняет деревню от сущности, вырвавшейся из-под печати. А еще мико нутром чуяла, что с каждой ночью оно подбиралось все ближе: клубилось туманной дымкой на границе барьера и неотрывно наблюдало за жрицей. Стоя у самой черты, Рин каждый раз мужественно выдерживала направленный на нее взгляд и находила в себе силы требовать одного и того же, пусть даже и без ответа:
- Отдай мне Гина. Верни его!
С первыми лучами солнечного света дымка рассеивалась без следа, а мико с осунувшимся лицом и глубокими тенями под глазами с головой захлестывали деревенские проблемы.
Дела у крестьян, даже несмотря на установленный барьер, шли неважно. Что ни день - кто-нибудь заболевал. Бросив работу над чахлыми грядками, мико Рин-сама шла помогать страждущим. И всякий раз за небольшим разнообразием приключалось одно и то же. Люди всех возрастов мучились слабостью, лихорадкой и рвотой. Рин же подозревала, что все эти хвори были из-за тронутых порчей овощей. Но наказать крестьянам не трогать их, она тоже не могла: к концу лета кроме раннего урожая с наделов еды в деревне почти и не было. Запасов цветов белоголовника и листьев медуницы при таком раскладе ей бы хватило еще на один лунный месяц, но что делать дальше... Мико не знала. Как и не представляла себе возможным рассказать деревенскому люду всю правду. Наверное, почивший сёя Денсуке-сама перед смертью чувствовал себя точно так же. Ведь такая правда не нужна никому, а вот начавшаяся паника погубила бы всех.
В страданиях людей и исчезновении Гина Рин винила себя одну. Жгучее чувство вины гнало ее по ночам из теплой хижины на встречу с сущностью, поджидавшим ее у черты барьера. В самой гуще подвивавшегося кольцами негодования сгустка энергии жрице все время мерещился серебристый силуэт пса.
- Отдай Гина и уходи отсюда, - ежась от мерзкого ощущения в душе, раз за разом повторяла Рин.
К утру же девушка неизбежно обнаруживала на своей ладони отпечатки орнамента рукояти кинжала, который всю ночь напролет стискивала в руке.
Шестая ночь бдения с кинжалом у околицы принесла крайне странные плоды. Дымка к полуночи завихрилась точно коловерть урагана. Сквозь стену барьера проникали волны пульсации и тихое завывание, от которого у Рин волосы на затылке и руках поднялись дыбом. В какой-то момент девушке показалось, что оно вот-вот прорвется, но все закончилось также внезапно, как и началось. Существо, укрывавшееся за туманной завесой, сгинуло, как и не бывало, да и сама дымка распалась на призрачные клочья, истаяв без следа. Сбитая с толку, Рин еще долго не могла ни сдвинуться с места, ни опустить выставленную перед собой руку с зажатым в ней кинжалом. Она все никак не могла понять, где таится подвох. Уж слишком тихо стало вокруг. Тогда к чему эта буря минутами раньше? Первые робкие солнечные лучи скользнули по костяному лезвию и осветили полный умиротворения и благоденствия пейзаж вокруг. Рин в первый раз за все это время сморгнула и на выдохе опустила руку с оружием. Настала пора возвращаться в деревню, но беспокойство прочно угнездилось в душе мико.
Не сразу отважившись повернуться спиной, жрица все-таки сделала шаг по направлению к хижинам, как вдруг в глазах ее потемнело. Зависшее на грани измождения человеческое тело восстало против разума мико, требуя отдыха. Следующий свой шаг Рин сделала в бездну беспамятства, завалившись на бок в самую гущу можжевеловых зарослей, что и спасло ей жизнь в дальнейшем. Сквозь мрак забытья перед глазами Рин на миг выблеснуло полуразмытое видение: широкая дорога в кружащихся небесах, и далеко впереди виднеется точеный силуэт странствующего самурая. Всем своим существом она желала догнать беловолосую фигуру: хотела крикнуть вслед, но уста точно воском запечатали, хотела вскинуть руку, но та оказалась неподъемной, равно как и ноги не желали нести ее следом.
- С-сеще..мару.. -сама, - только и смогла прошептать Рин, безвольно откинув голову на примятые колючие ветви.

Мрак все еще обволакивал пуховым одеялом сознание жрицы, когда сквозь плотный слой беспамятства, будто сквозь воду, до нее донеслись тихие отголоски зова.
- Рин... очнись... - крыльями сотни мотыльков прошелестел знакомый голос, - Очнись скорее, Рин...
Медленно, но верно к телу девушки возвращалась чувствительность. Царапины на руках и шее занялись огнем боли, а пульсирующие виски отсчитывали мгновения. Что-то прохладное опустилось ей на голову.
- Сесщемару-сама? Это Вы? - шевельнув во сне горячими губами, мысленно обратилась к демону Рин. Мозолистая ладонь мико накрыла и чуть сжала гладкую руку, лежавшую у нее на лбу. На пылавшую щеку жрицы упала теплая капля и, соскользнув, защекотала мочку уха.
- Очнитесь! Очнитесь скорее! Рин-сама! - звавший ее властный бархатистый голос внезапно скатился в срывающийся фальцет.
Видение рассеялось, превратив широкую когтистую ладонь Сесщемару-сама у нее под пальцами в детскую ладошку, судорожно сжимавшую сырую тряпку.
Рин подняла веки. Из смазанной кляксы перед блуждающим взглядом возникло знакомое испуганное лицо.
- Шота-...кун? - облизнув пересохшие губы, прошептала мико, глядя на склонившегося над ней ребенка.
- Рин-сама! Ками-сама, я так испугался! - на выдохе просипел мальчик и захлебнулся подкатившим к горлу всхлипом. Еще пара горячих капель сорвалось с коротких ресниц Шоты на лицо мико. Рин дрогнувшими пальцами коснулась своей щеки, ощутив, как в раз увлажнились подушечки пальцев. Похоже, мальчик не на шутку перепугался.
- Шота-кун, что с тобой? - спросила мико и напрягла руки в попытке подняться с земли. Тело отозвалось с неохотой, но все-таки подчинилось.
- Рин-сама, я Вас еле нашел! - смахнув рукавом слезы, горячо зачастил мальчик, - В деревне такое творится! Но я им не поверил и побежал на поиски! Скажите правду, Рин-сама! Скажите, что Вы никакая не...
Сжав ладони в кулаки, Шота спотыкнулся на слове и, сгорая от стыда, уставился исподлобья на мико.
- Сказать, что я не кто? - озадаченно нахмурив брови, спросила девушка, сев на земле и растирая затекшее предплечье.
- Что Вы не злая! - выпалил набравшийся смелости мальчик и с силой опустил кулаки на сухую землю, подняв пыль вокруг себя, - Никакая Рин-сама не ведьма! Это все неправда-неправда-неправда! Рин-сама всегда заботилась о нас, помогала, лечила! Рин-сама не могла отравить пруд и землю! Рин-сама не злая! Она не травила людей!
Шестилетнего мальчика словно в лихорадке била дрожь. На мокрые от слез детские щеки налипла пыль, сжатые в кулаки руки побелели на костяшках. Сердце Рин невыносимо защемило. Подавшись вперед, мико тесным объятием оборвала цепь несправедливых обвинений, пересказанных дрожащим высоким голоском. Неважно, в чем ее обвиняют. Неважно, какую клевету возводят в ее адрес. Главное, чтобы этот мальчик больше не плакал и не боялся.
- Хватит, Шота-кун, - успокаивающе проведя ладонью по всклоченной голове ребенка, мягко проговорила Рин, - Все хорошо. Успокойся.
Сначала несмело, потом крепче обняв мико за шею, Шота пару раз всхлипнул и глухо пробормотал ей в волосы:
- Рин-сама! Вы самая хорошая! Я никому не дам Вас обидеть, потому что... потому что...
Отстранившись от жрицы и мучительно покраснев, мальчик отвел взгляд в сторону.
- Что такое, Шота-кун? - обеспокоенно заглядывая в пылающее лицо ребенка, спросила Рин.
- Потому что я Вас люблю, Рин-сама! - как на духу выпалил признание в лицо девушки мальчик и застыл, глядя в излучавшие бесконечную теплоту глаза мико.
Жрица улыбнулась в ответ, отвела немного шершавыми из-за мозолей пальцами челку со лба ребенка и еще раз обняла. Такими искренними и понятными казались его чувства, что в душе жрицы шевельнулась знакомая тоска.
"Привязаться всем сердцем к тому, кто заботится о тебе - как это знакомо ", - касаясь пальцами затылка под мягкими нечесаными волосами Шоты, подумала Рин.
- Вы такая теплая, Рин-сама, - прошептал он, губами задевая ткань светлого косодэ на плече мико.
"Все верно. Ведь когда-то и мое сердце согрело тепло Сесщемару-сама", - закусив губу, Рин вспомнила о самых счастливых днях из своего детства.
Внезапно детское тело в руках жрице напряглось, точно закаменело. Откуда-то издалека послышались приглушенные голоса и топот ног.
- Это они! - оттолкнув Рин, глухо вскрикнул заметно побледневший Шота.
- Не бойся. Я сейчас выйду и скажу, что они ошибались, - сказала девушка и хотела было подняться на ноги.
- Нет! Нельзя! Не ходите к ним! - крепко ухватившись за рукав ее косодэ, горячо запротестовал мальчик.
- Но почему?
- Потому что они не будут Вас слушать, Рин-сама! Совсем не будут! Они Вас убьют!
- Все в порядке, Шота-кун, вот увидишь - я им все объясню, - отведя от себя цепкие детские ладони, проговорила мико и шагнула из зарослей можжевельника, где пролежала почти весь день без сознания. И, только разглядев в полумраке сумерек движущиеся фигуры, она осознала, какую ошибку совершила. Все до одного крестьянина несли с собой мотыги, топоры и серпы. Отступать под спасительную завесу развесистого можжевельника было поздно: обозленные крестьяне уже разглядели приметное косодэ и яркие хакамма жрицы. Да и не могла бы она позволить себе подставить под удар жизнь маленького Шоты, спрятавшегося в гуще зарослей.
Внутренне подобравшись, Рин приготовилась дать отпор: ни о каких разговорах с таким-то настроем у крестьян не могло быть и речи. Их было много: в основном крупные и сильные мужчины, и каждый был вооружен. Стремительно приближавшиеся фигуры источали злобу и ненависть. Это потом уже Рин вспомнила, что всех этих людей ей приходилось лечить от отравления порчеными овощами с наделов. А сейчас до слуха ее доносились грубые окрики и обвинения.
- Вот она, чертовка!
- Мы идем, ведьма!
- Стой там! Сейчас ты за все ответишь!
- Злобная тварь, прикинувшаяся добренькой мико! Со свету нас сжить решила?!
- Точно! Сначала наши наделы прокляла, а свой-то зеленеть оставила! Потом и рыбу в пруду извела!
В полумраке Рин разглядела перекошенные злобой лица крестьян. Все как один желали ее крови.
Совсем не к месту девушка вспомнила лица избивавших ее в детстве взрослых. Но даже тогда она не чувствовала такой злобы, хоть и заслужила ее воровством. А сейчас... Сердце сжалось до размеров высушенной в изюм виноградины. Ведь несправедливость ранила больнее меча.
"Все повторяется снова. Только я больше не беззащитное дитя. И я ничего не делала! Ничего, чтобы они хотели чинить расправу надо мной"
- Что Вам нужно? - твердым голосом спросила мико. Толпа, огорошенная уверенностью ее тона, застыла в молчании в нескольких шагах, а потом взорвалась угрозами и бранью.
- Дрянь! Еще смеешь так говорить с нами?! - брызжа слюной, кричал Такеши-сан, сын которого вряд ли бы появился на свет этой весной без помощи мико.
- Стерва, захлопни свой грязный рот! - вопил, размахивая мотыгой над головой, сын старика Изуно, спину которого Рин лечила от сезонной хвори.
- Бесстыжая, крутила задом перед покойным Денсуке-сама! Думала, я не замечу? - первой швырнула в жрицу камень толстощекая Момоко - нянька внуков почившего сёя.
Булыжник пролетел стороной, а вот клевета попала точно в сердце. Рин сжала кулаки, дернув щекой.
- Уходите! Я ничего не делала.
Тонкая звенящая тетива нерешительности в волнении толпы лопнула, стоило мико вставить слово в свою защиту.
- Как ты смеешь приказывать нам, девка?!
В сторону Рин полетели увесистые булыжники. Один из них разбил бровь не успевшей заслониться руками девушке.
- Убить ее! И дело с концом!
- Точно, зарубим тут - и все неприятности сразу кончаться!
- Омоем ее кровью разбитую статую, и благословение Дзидзо-сама вновь придет в наши края!
- И правда! Вспорим ей живот! Хоть на что-то ее кишки сгодятся!
Дорожная пыль заклубилась под сорвавшихся с места босыми ногами.
Рефлекторно отступив на шаг, Рин сунула руку в рукав косодэ и тут же покрылась ледяным потом. Рукав был пуст - кинжала Сесщемару-сама в нем не оказалось. Расширенными от ужаса глазами уставившись на занесенные для удара серпы и мотыги, девушка остервенело шарила ладонью в пространстве рукава косодэ.
"Спасите! Сесщемару-сама, спасите меня!" - мелькнула в голове предательская мысль, и мико зажмурила глаза.
Неожиданно все вокруг стихло. Лишь ветер перебирал гладкие волосы на плечах жрицы, да шевелил спутанные патлы зеленой осоки у дороги. Приоткрыв глаза, Рин наравне с ошарашенными людьми замерла от удивления. Крестьяне, разинув рты и вытаращив глаза, все как один застыли с топорами наперевес. Ведь дорогу им заступил, выставив перед собой дрожащую руку с диковинным костяным оружием, ребенок.
- Шота-кун? - ошеломленно выдавила из себя Рин, глядя на взъерошенного, точно воробей перед дракой, мальчика.
- Не подходите! Я буду защищать Рин-сама! - упрямо сведя брови на переносице, проговорил Шота, хотя у самого поджилки от страха тряслись.
"Откуда у него кинжал?" - только и успела подумать девушка, переведя взгляд с ребенка на крестьян. Увиденное заставило Рин зажать себе рот ладонями, чтобы не вскрикнуть от ужаса. Глаза каждого крестьянина закатились так, что остались видны только голубоватые белки. На загорелой коже повсеместно проступили вздувшиеся вены, пульсировавшие зеленым фосфорицирующим светом, а у широко-распахнутых ртов клубились молочного оттенка облачка. Сколько раз, путешествуя с Сесщемару-сама, она видела подобное: человеческие души, отлетавшие из бренных тел в мир иной.
"Ками-сама, что с ними такое?!" - ужаснулась жрица, чувствуя, как от страха ноги становятся ватными, - "Что с их душами?!"
- Ковай, Рин-сама! - привел в себя мико оклик насмерть перепуганного ребенка. И очень во время: полумертвые крестьяне все как один, угловато дернувшись, внезапно подались на шаг вперед и размашистыми движениями вскинули топоры и серпы. Времени на раздумья не оставалось. Мимо плакавшего от страха мальчика скользнул бело-красный силуэт. Что-то с силой толкнуло ребенка с дороги в кусты на обочине, и тут же раздался звонкий крик:
- Шота, беги!
Это Рин отважно бросилась в самую гущу вооруженной толпы в попытке спасти мальчику жизнь. Шота, колотясь от страха, сел на земле и подполз к просвету в колючих ветках. Но смотреть на развернувшуюся картину не смог: спрятал лицо в ободранных ладонях и, раскачиваясь взад-вперед, плакал, до икоты повторяя одно и тоже:
- Рин-сама, не умирайте! Рин-сама, не умирайте!...
Жрица же раненной птицей билась в кольце крестьян. Столкнув со своего пути мальчика, она с разбегу плечом врезалась в первого же, готовившегося наброситься на Шоту, человека. Отбросив его от себя, девушка улучила мгновение, чтобы крикнуть мальчику бежать со всех ног отсюда. Тут же Рин едва успела заслониться предплечьем и отвести в сторону летевшую на нее мотыгу Такеши-сана.
- Спасайся, Шота! Скорее! - кричала девушка, шестое чувство которой подсказывало, что мальчик все еще где-то поблизости. В следующее мгновение чья-то рука ухватила ее за волосы и запрокинула голову мико, подставляя ее шею под топор Момоко. Рин позволила телу опрокинуться назад, спасаясь от стремительно движущегося навстречу лезвия, и выбросила ноги вперед и вверх - прямо в дряблый живот няньки из дома старосты. Момоко выронила топор и завалилась на бок, но жрица не могла позволить себе расслабиться.
"Рин! Если хочешь жить - дерись. Если хочешь есть - добудь еду сама. Если хочешь покоя - будь всегда начеку!" - звенел в черноволосой голове голос из детства жрицы.
"Да!" - стиснув зубы от боли в затылке, Рин извернулась и боднула головой державшего ее за волосы местного рыбака Горо, - "Я не умру! Потому, что я обещала Джакену-сама и потому, что я хочу еще раз увидеть…"
- Сесщемару-сама-а-а!!!! - с дорогим именем на устах будто с боевым кличем, мико вскочила на ноги и набросилась на дергавшихся точно марионетки в кукольном театре противников.
Темп драки пока позволял Рин судорожно думать о посторонних вещах. Например, о том, как ей уберечь Шоту-куна и спастись самой. Только и успевая отклоняться корпусом от наточенных лезвий, мико пыталась оценить свои шансы уцелеть в этой бойне. Крестьян было много, но за все время драки, им пока не удалось ее ранить. Возможно, будь они в себе - ее бы не спасло даже чудо, а так - неуклюжие, дерганые движения и медлительность противников играли на руку ловкой и подвижной мико. Только драться в полную силу она тоже не могла: во-первых - сказался обморок, а во-вторых – она не хотела никого серьезно ранить и тем более убивать. Поэтому выпавшие из крестьянских рук тесаки, мотыги и серпы Рин пинками отправляла подальше.
"С ними что-то сделали - я точно знаю это! Но что?! Что с ними происходит?! Я должна понять! От этого зависит наши с Шотой жизни".
Вряд ли запыхавшаяся в пылу побоища мико смогла бы сама увязать события прошедших недель с этим нападением, если бы разгадка сама не пришла к ней. Вернее, явилась посмотреть на избиение из-за барьера. Увернувшись от очередного топора, Рин зацепилась взглядом за желтоватую дымку неподалеку. Пульсируя и закручиваясь коловертью как прошлой ночью, она безмолвно скользила, испуская зловещие волны в сторону обезумевших крестьян. Перед глазами мико в раз промелькнули все странные происшествия в деревне: порча полей и пруда, смерть деревенского старосты, исчезновение Гина и повальные отравления людей.
"Они же все... Все до единого!" - вспыхнула багровым заревом в мозгу Рин догадка. Она моментально вспомнила об останках, раскопанных ею под разбитой статуей и предсмертные откровения Кисараги Денсуке-сама:
"Земля под ногами не желала людей носить: голодом морила, несчастьями, разжигала злобу в сердцах... Но те три дня - как в воду канули. Что сталось в ту пору, куда подевалась жрица - не ведаю..."
"Крестьяне отравились ядом этого существа, который был в овощах с наделов, и теперь Оно движет ими! Это все Оно! Все из-за него!" - осенило мико.
- Это ты убило мико-сама! Ты тогда убило ее руками крестьян! - звенящим голосом в исступлении крикнула Рин, глядя в упор на существо, прятавшееся за желтым туманом по ту сторону барьера. И тут же в плечо потерявшей бдительность жрицы глубоко вонзился серп. Рин закричала от боли и схватилась за окровавленную руку, повисшую плетью вдоль тела.
- Рин-сама!!! - не выдержав, выскочил из убежища Шота и замер, глядя на чинимую над мико расправу. На всю жизнь он запомнил ту жуткую картину: согнувшись пополам, жрица тяжело дышала и зажимала ладонью рану. Из-под тонких пальцев, марая белую ткань косодэ, на землю стекал тонкий ручеек вязкой ароматной крови. Над растрепанной головой мико уже нависли серебристые жала топоров с мотыгами - жуткого вида крестьяне, неестественно дергаясь, обступали жрицу кругом. Сверкнувший в просвете между их телами, взгляд жрицы был направлен только на Шоту:
- Беги. Со мной уже покончено, - донесся до мальчика ее хриплый голос.
Шота вздрогнул, неотрывно глядя в темные глаза Рин, горевшие из-под всклоченной челки, и отступил было на шаг назад.
- Нет... - опомнившись, тихо прошептал мальчик и ринулся вперед, - Ни за что!
- Бака, назад!!! - выругалась мико и из последних сил рискнула прорваться к ребенку.
Шоте оставалось всего несколько шагов, как что-то попало под его босую ногу, и мальчик с размаху растянулся в дорожной пыли. Открыв глаза, он разглядел лежавший напротив его лица костяной кинжал. Тот самый, который он вынул из ладони Рин-сама, когда нашел ее лежащей без сознания в зарослях у околицы.
"Я защищу Вас, Рин-сама!" - крепко стиснув рукоять с чудными полумесяцами узора, Шота оторвал взгляд от оружия и разглядел в бесновавшейся толпе раненную мико. Сверкающее в свете взошедшего полумесяца лезвие уже неслось навстречу с ее затылком. Шота зажмурился, моля всех богов этого места послать чудо на защиту жрицы. И чудо действительно случилось: в высоком прыжке пролетело по воздуху над головой мальчика и с грозным рычанием за пару мгновений разбросало одержимых по сторонам.
- Гин! - радостно вскрикнул Шота и тут же всхлипнул от облегчения, - Аригато, Ками-сама, аригато!
И действительно, со стороны леса на защиту мико пришел ее питомиц.
- Ты пришел! - обхватив рычавшего на поднимавшихся крестьян пса за мощную шею, шептала Рин вне себя от счастья, - Я так счастлива. Так счастлива, что ты жив!
Повернув к мико лобастую голову с рыжим полумесяцем на лбу, Гин принюхался к ране на ее плече и, заскулив, принялся зализывать края разрезанной плоти. Мико вздрогнула и наморщилась, почувствовав, как шершавый язык коснулся рассеченных мышц, и легонько оттолкнула собачью голову.
- Все хорошо. Это пустяк, - мягко проговорила девушка, снова зажав ладонью кровоточащий порез. Пес преданно ткнулся горячим влажным носом ей в шею и длинным движением лизнул хозяйке щеку. Воцарившуюся идиллию очень во время нарушил Шота:
- Рин-сама, скорее! Они поднимаются.
И действительно, обрадованная неожиданным воссоединением со своим питомцем, жрица и не заметила, как поверженные Гином крестьяне стали снова подниматься с земли. Зрелище они представляли из себя ужасающее: скособоченные лица, мерзко отвисшие челюсти, страшные бельма закатившихся глаз. Сквозь кожу уродливо проступали пульсирующие лианы ярко-салатовых вен, а облачка душ, изгоняемых из их тел, сиротливо витали над трясущимися людскими головами. Кто-то из них все еще лежал на земле, а кто-то уже успел подняться на четвереньки.
По состоянию мерцающих сгустков душ, Рин поняла, что существо, манипулировавшее ими, усилило контроль и вновь поднимало свое жуткое войско. Глядя на все это, она начала всерьез думать, что не сможет привести людей в чувства, пока не разберется с силой, управляющей ими. Но сейчас на повестке у нее был вопрос поважнее.
- Гин, уходим, - скомандовала псу мико и, как могла быстро, пошла навстречу Шоте. Послушное животное, утробно рыча на крестьян, засеменило следом за жрицей, прикрывая ей спину. Остановившись напротив мальчика, Рин присела на корточки и проговорила:
- Шота-кун, слушай меня внимательно. Как можешь быстро беги отсюда и спрячься где-нибудь в деревне. За околицу не выходи. За ними с Гином не ходи тем более...
- Но Рин-сама! Вас же ранили! - горячо запротестовал ребенок, оборвав жрицу.
- Все в порядке, Шота-кун, - мотнула головой мико и с серьезным видом посмотрела в глаза мальчику, - За меня не беспокойся. Просто сделай, как я прошу. Если ты будешь рядом, я не смогу сражаться в полную силу. Тебя могут покалечить или убить - а этого я боюсь больше всего на свете. Онегай, Шота-кун, послушай меня и спрячься, чтобы моя душа была спокойна за тебя.
Липкая от крови ладонь мико сухой тыльной стороной огладила щеку ребенка. Шоте показалось, что ее рука, так нежно по-матерински касавшаяся его лица, кроме железистого аромата крови пахла еще чем-то. Повзрослев, он будет думать, что так пахла отчаянная решимость жрицы. А пока ему было всего восемь лет, и, глядя в глаза этой отважной и доброй девушке, он все-таки смог проглотить предательский всхлип и согласно кивнуть головой.
- Вот и хорошо, - с улыбкой на губах облегченно выдохнула жрица.
- Рин-сама?
- Да?
- Обещайте, что вернетесь!
- Якусоку, Шота-кун! - скрестив с мальчиком мизинцы, Рин поклялась ему вернуться живой и невредимой, - Если я солгу, то проглочу тысячу иголок.
- Ано... - начал было Шота, как вдруг совсем рядом раздался леденящий кровь вой. Вздрогнув всем телом, оба - мико и мальчик - обернулись разом и различили в ночном мраке силуэт белого пса, опрокинувшего и дравшего на куски подкравшегося со стороны зарослей крестьянина.
- Быстро уходи! - подтолкнув мальчика в спину, Рин бросилась к озверевшему от крови псу.
- Гин, хватит! Перестань! – обхватив животное здоровой рукой за шею, Рин тянула его изо всех сил прочь от жертвы. Собака дернула головой и страшно щелкнула челюстями, прихватив зубами рукав мико. Осознав, что за шею его держит хозяйка, Гин отступил от лежавшего без движения растерзанного полутрупа и, заскулив, принялся тереть передней лапой морду.
- Все хорошо! Все хорошо, Гин... - огладив липкую от крови шерсть животного, прошептала мико и вдруг резко обернулась, сверкнув глазами.
- Ты еще тут?! - грубо окликнула она вросшего ногами в землю мальчика.
- Рин-сама...
- Уходи!
- Х-х-ай... - дрогнувшим голосом отозвался Шота и на негнущихся ногах побрел к зарослям у обочины.
- Быстро! - подстегнул ребенка раздавшийся позади голос жрицы.
Мальчик испуганной рыбкой нырнул сквозь ветви и стремглав понесся прочь от этого места.
Отпустив пса, Рин одно долгое мгновение смотрела в ту сторону, куда побежал перепуганный на смерть Шота.
"Гоменэ, Шота-кун. Наверное, я не смогу выполнить свое обещание", - с тоской подумала девушка и, выпрямив спину, обернулась к существу, стерегшему у барьера.
"В конце концов, я не могу позволить еще кому-нибудь умереть!"
- Икзо, Гин! - решительным тоном сказала мико и шагнула навстречу своей судьбе. Белый пес затрусил следом за ней, готовый сопровождать храмовую деву даже в ад.

@темы: фанфикшен, Inuyasha

---

Фанфикшен

«Сломанная космея»

Автор: Sato Yukiko
Бета: некому
Фэндом: Inuyasha
Персонажи: Рин, Сесщемару, Джакен, авторские персонажи
Рейтинг: pg-13 на всякий случай
Жанры: Гет, фэнтази
Размер: макси
Статус: в процессе


Глава 2. «Проклятье Дзидзо-сама».

Время не обманешь: оно несется стремительно и не делает остановок ни для кого, сколько ни проси. Полтора месяца пролетели с того момента, как Гин появился в доме мико. Лишь по растущему не по дням, а по часам щенку жрица теперь и мерила мгновения. Полуторамесячный щенок уже перегнал в размере свою инфантильную мамашу Рису и с каждым днем только прибавлял в росте и весе. Рин терялась в догадках, глядя на крупные лапы и массивную грудь любимца: откуда же в помете коренастой рыжей дворняги взялся такой серебристо-белый великан? О матери на память у подрастающего пса осталась только рыжая отметина на лбу, и чем быстрее он рос, тем светлее посередине становилось это пятнышко. Но, несмотря ни на что, Гин был на редкость смышленым. На улице все еще царила зима, и по ночам мороз не щадил никого: ни людей, ни животных. Жалея щенка, мико все еще держала его в хижине, даже, несмотря на то, что подросшему псу крошечная лачуга жрицы с кучей мудреных вещиц, расставленных то тут, то там, была откровенно тесна. Но при всем своем природном озорстве и непоседливости щенок ни разу ничего не перевернул и не разбил. Более того, умный Гин даже помогал своей хозяйке: охранял дом от разбойников в ее отсутствие, не хуже кошки гонял мышей с крысами и даже наловчился таскать по просьбе мико нужные ей вещи. А однажды нашел под снегом замерзавшего путника, чем окончательно покорил сердца крестьян. Чаще прежнего стали они приносить жрице молоко, яйца и рыбу, зная, как сложно ей одной прокормить такого здоровяка. Хотя пес особенно в этом и не нуждался, прекрасно кормясь охотой на зайчат и полевок в подлесках. Рин не могла нарадоваться на своего четвероногого помощника.
Дни шли своим чередом, и как-то совсем незаметно стаял снег, побежали вешние ручьи. В воздухе носилось едва ощутимое обещание тепла и радости. А на деревьях набухали и лопались смолистые почки, из-под которых тянулась навстречу теплым солнечным лучам нежная зелень листвы.
Весна - пора обновлений. И, несмотря на то, что забот у мико явно прибавилось, душа Рин пела. Часто девушка ловила себя на желании вдохнуть полной грудью тяжелый, пахнущих сырой землей и соками пробудившихся растений воздух, раскинуть руки и обнять весь этот прекрасный мир, который когда-то подарил ей радость жить. Вытянувшийся за зиму Гин чуял настроение хозяйки и вместе с нею радовался весне. Озорной пес носился взад-вперед по узким улицам с высунутым языком, распугивая домашнюю птицу и молодых крестьянских девушек. Рин часто журила пса за проказы, но долго сердиться на непоседу не могла, вопреки гневным проповедям мнительных крестьян:
- Не пес, а тануки какой-то зловредный!
- Кур моих разогнал давеча так, что к вечеру только несушек всех сыскали!
- А как мою Чизу у колодца с ног сбил, что та - ротозейка - ведро расколола!
- Вот попомните мое слово, Рин-сама, он нам всем еще покажет!
Мико извинялась, твердила, что подобное больше не повториться, прилюдно ругала пса, а потом... снова и снова извинялась за новые проказы своего питомца. Гин, понуро повесив голову, выслушивал заслуженную брань в свой адрес, кристально-честным взглядом смотрел в глаза хозяйке и... тут же делал все тоже самое. Но даже так жрица ни разу не подняла руку на своего любимца. Только молча, поджав губы, шла исправлять причиненный им урон. Хотя, говоря по правде, ничего серьезного и непоправимого он никогда не вытворял. Просто резвился в меру своего возраста.

- Гин! Гин, где-ты? Иди скорее!
Отвлекшись на звонкий голос мико, серебристый пес дернул ухом и проворонил раскачивавшуюся на тонком стебельке травы стрекозу. Челюсти пса клацнули в пустую: сине-зеленая кокетка, блеснув переливчатым глазом, унеслась в лазоревую высь, оставив его с носом. Шумно вздохнув, Гин досадливо махнул густым опахалом хвоста и нырнул в заросли разыскивать мико и сопровождавшую ее свиту. Высокая узкая трава хлестала по бокам, щекотала лапы и лезла в глаза, но чуткий собачий нос уловил тонкую нить запаха хозяйки. До острого собачьего слуха уже доносились приглушенные человеческие голоса:
- Рин-сама, а как называется этот цветочек?
- Это медуница.
- А от чего она помогает?
- Листья ее помогают при кашле и болях в животе.
- А это что такое?
- Это подорожник. Когда опять обдерешь коленку, обязательно приложи его листик к ранке.
- Рин-сама, а откуда Вы все знаете?
- Я много училась у одной мудрой старой женщины.
- А как ее звали?
- Каэдэ-баба. Она была мико в той деревне, откуда я пришла.
Выскочив на залитую светом просеку, Гин отряхнулся от капель росы и сощурился на яркое солнце. На сероватой радужке его глаза отразилась пронзительно-синяя канва небес, сочная зелень деревьев и яркая красно-белая фигура жрицы. Рин, придерживая одной рукой на голове соломенную шляпу, взваливала на спину корзину, доверху наполненную травами. Деревенская малышня, до этого осаждавшая мико вопросами, завидев белого пса, метнулась к нему наперегонки. Вытерпев теребление воротника, поглаживания в пять пар ладошек и пару попыток вскарабкаться ему на спину, Гин двинулся навстречу к хозяйке, волоча повисшего на его шее хохочущего мальца. Снежно-белая с рыжим пятном отметины голова сунулась под пахнущую травяными соками ладонь жрицы.
- Умница, Гин, - ласково потрепав пса по голове, сказала мико и разогнулась, поправляя натиравшие плечи широкие лямки, - Собери детей. Мы уходим.
Пес понятливо моргнул, окинул зорким взглядом детвору, принюхался и шмыгнул в соседние кусты, откуда за шкирку приволок заспанного Ясуо - самого младшего из всех детей, которого под развесистой сиренью сморило жаркое солнце. Гин поставил на ноги широко зевавшего малыша и мокрым носом подтолкнул его в спину к мико. Жрица улыбнулась, погладила по голове мальчугана, мимоходом коснулась теплой ладонью широкого лба пса и громко скомандовала:
- Так, дети, старшие берут за руку младших, и идем в деревню.
- Хай, Рин-сама! - хором отозвалась ребятня и построилась за спиной мико. Замыкал шествие по привычке Гин, следя, чтобы никто из любопытной малышни не отбился по дороге.
Середина лета в этом году выпала изнуряюще жаркая. Крестьяне в полях с утра до ночи спасали урожай. Приглядывать за детьми часто оказывалось некому, поэтому местные были рады оставить на жрицу самых маленьких своих чад, которые не могли помогать им с наделами. Мико же часто брала детей в прогулки по окрестностям. Собирая коренья и лекарственные травы, она попутно развлекала детей сказками, рассказами о том или ином цветке или песнями. Сопровождавший их белоснежный пес отвечал за безопасность их небольшого отряда. Вот и сегодня мико во главе со своим крошечным войском бодро шагала по тропе назад в деревню. Дети, крепко держа друг дружку за руки, шумно переговаривались, смеялись и засыпали ее вопросами. Тот самый подросший за лето Шота догнал жрицу, зашагал рядом и, шикнув на остальных, спросил:
- Рин-сама, спойте нам песенку?
- Да-да! Песенку!
- Спойте, Рин-сама!
- Папа говорит, что у Рин-сама голос как у колокольчика. Онегай, Рин-сама, спойте!
- Ну, хорошо, - согласилась смущенная похвалой девушка и задумалась, - Чтобы такого Вам спеть?
- А спойте, что Вам нравилось, когда Вы были маленькой, - подал идею шагавший рядом Шота.
- Маленькой... - тихо проговорила девушка и замедлила шаг. Мелодии ее детства разом слепились комом в горле. Все они горчили воспоминаниями о тех днях, когда она осталась сиротой. Все, кроме одной, которую тихо затянула мико, устремив в небеса мечтательный взгляд:
- Может быть в горах, может быть в лесах,
Может быть в ветрах, может быть в мечтах...
Чистый голос, выводивший мотив незатейливой песенки, неожиданно пресекся. Зазевашийся Шота ткнулся носом в корзину за спиной внезапно остановившейся мико и, зардевшись точно маков цвет, отскочил в сторону. Маленький отряд остановился вместе с жрицей напротив раполовиненной статуи Дзидзо-сама - покровителя путников и детей. Налетевший порыв ветра прочесал высокие заросли травы и зашевелил на обломках полусгоревший обрывок бумаги.
- Рин-сама? Что-то случилось? - спросил Шота, выглядывая из-за спины мико.
- Кто-нибудь слышал, что случилось со статуей Дзидзо-сама? - севшим голосом произнесла она.
- Ум-м-м... Ото-сама сегодня рассказывал они-тян, как плотник телегой зацепил на околице статую, а ночью в нее ударила молния, и теперь деревню опять покарает Дзидзо-сама, - проговорилась Мисао, подслушавшая по утру разговор взрослых, - Рин-сама, а нас, правда, проклянут?
- Конечно, нет! - обернувшись к детям, сказала мико, - Дзидзо-сама - доброе божество, которое защищает детей. Разве может он кого-нибудь проклясть? И потом, я всегда смогу вас защитить, так что не о чем волноваться. Давайте, я лучше вам сказку расскажу про то, как добрый Дзидзо-сама однажды отблагодарил старика за подаренную ему на новый год соломенную шляпу. Нэ? Давным-давно в маленькой деревне жил бедный старик со своей женой. Старик плел каса, а его старуха хлопотала по хозяйству...
Маленькая процессия во главе с мико снова тронулась в путь. Жрица бодро шагала впереди и пересказывала старое предание. Дети, слушавшие сказку с разинутыми ртами, уже и думать забыли про расколотую статую. И только неотступно следовавший за мико пес, слышал необычную дрожь, изредка проскальзывавшую в голосе его хозяйки...


Спустя неделю после происшествия со статуей в деревне стали твориться малообъяснимые вещи. Сначала посреди засушливой погоды внезапно нагнало тумана. Непроглядная поволока сырости зловеще затянула до самого полудня все наделы и дворы. Когда же она рассеялась, и крестьяне вышли в поля, ничто не предвещало беды. Первые ее тревожные аккорды послышались на следующий день, когда обнаружилось, что пестуемый тяжким крестьянским трудом урожай начал пропадать: поздние всходы скукожились, успевшие набрать силу ростки подгнили на корню, а взрослые растения поразили неведомая прежде порча. Рыжие пятна похожие на ржавчину на глазах поглощали прежде сочную зелень. Крестьяне и днем и ночью теперь не знали покоя, спасая свои наделы. Ведь от этого урожая зависело, смогут ли они заплатить налоги и прожить всю зиму. В спешке люди вспахивали землю и пересаживали уцелевшие растенья из зараженной почвы. В перелеске крестьяне, не зная усталости, рубили сухостой, собирали хворост и несли в деревню, где на осиротевших наделах жгли костры и разбрасывали остывающую золу в попытке хоть как-то бороться с неведомой порчей. Белое косоде и красные хакама местной мико все чаще видели в полях. Не жалея рук, Рин трудилась бок-о-бок с крестьянами, помогая спасти урожай. Ее-то крошечный надел будто в насмешку зеленел нетронутой рассадой. Ровные гряды с кудрявой ботвой дайкона и лапчатыми всходами батата притягивали завистливые взгляды обозленных людей. В душе мико не обижалась, прекрасно понимая их чувства при одном только взгляде на ржавую леску, вытягивавшуюся из воды на месте еще совсем недавно упругих и сочных рисовых всходов.
Деревню облагали высокими налогами, дабы засчет них покрыть военные издержки. Даймё мало интересовало, что крестьянин кладет себе в рот и чем кормит свою семью. Каждый раз, когда Рин думала об этом, она поджимала губы и с удвоенным рвением налегала на работу. И каждый раз мико думала о том, какой простой и радостной была ее жизнь, когда она путешествовала в свите Сесщемару-сама. Тогда все зависело от нее самой. Суровые уроки Сесщемару-сама: "Рин, если хочешь есть, ты должна добыть еду сама" - сделали ее независимой и самодостаточной, научили выживать даже в самом диком месте. Но свободный как ветер и не признающий привязи (даром, что ли родная мать не могла удержать при себе сына) демон-пес не догадывался, что более жестокого места, чем человеческая община, вряд ли возможно сыскать на земле. Даже ущелья, полные демонов больше не казались ей такими уж гиблыми.
Рин не удержалась от вздоха, отбросив в сторону очередную сгнившую на корню тыквенную плеть, и поднялась на ноги.
"Столько всего пропало. Как же теперь людям зимовать?" - поймала себя на безрадостной мысли мико, с тоской взиравшая на высившуюся посреди опустевшего надела кучу пропавших растений. Более или менее здоровые ростки отсюда уже пересадили, осталось только разбросать золу по опустевшим развороченным грядками. Занеся было над головой мотыгу, мико резко обернулась, когда до ее слуха донесся исступленный вопль:
- Беда-беда! - по дороге мимо надела, где трудилась Рин, размахивая руками, несся Хонго - местный крестьянин.
Уронив на землю мотыгу, жрица бросилась к запыхавшемуся парню:
- Хонго-кун? Что случилось?
- Беда, Рин-сама! Рыба в пруду нашем повсплывала вся к верху брюхом, - приостановившись, сказал парень. От этой новости, жрица побледнела точно покойница.
- Да как такое случилось? - непослушными губами прошелестела она.
- Проклятье, Рин-сама! Это все проклятье: сначала поля погубило, а теперь и рыбу всю извело.
- Да что ты такое говоришь?!
- То и говорю: проклятье Дзидзо-сама! - зло сплюнув себе под ноги, процедил Хонго и, обернувшись к мико, добавил:
- Не верите - сами сходите и посмотрите. Мико-сама про проклятья больше нашего знает.
От взгляда, которым наградил ее парень, жрицу будто ледяной водой посреди зноя окатили. В темных крестьянских глазах плескалось столько отчаяния и злобы, что Рин, даже не будучи ясновидицей, совершенно отчетливо поняла: ничем хорошим все это не кончится.

Дорожная пыль на пустынной дороге клубилась вокруг варадзи бегущей жрицы и мохнатых лап ее четвероногого друга. Как и думала девушка, весь люд ушел из деревни к пруду. Она же в первую очередь бросилась искать Гина. Длинные черные волосы, перехваченные простой лентой в низкий хвост, хлестали по взмокшим от работы лопатками мико. Левый рукав едва заметно оттягивал к низу спрятанный в нем кинжал. Длинные пряди мокрой от пота челки прилипли к вискам и лбу, но жрица даже и не думала сбавлять ходу. Бежавший рядом серебряный пес вывалил из полураскрытой пасти язык и щурил глаза на ослепительный кругляш солнца в небесах. Впереди неожиданно сверкнула россыпью бликов гладь пруда, и от воды потянуло свежестью и прохладой. Уже на подступах мико заметила группу людей, топтавшуюся почти у самой кромки воды, и поубавила пыл. С каждым шагом все отчетливее слышались приглушенные стоны и проклятья.
- Гин, за мной, - скомандовала мико и стала торопливо спускаться с насыпи к людям. Почуявший дух разложения пес то и дело нервно дергал головой и тихо поскуливал, неотступно семеня за хозяйкой.
- Мико-сама! - окликнули жрицу откуда-то из толпы. Крестьяне расступались перед девушкой в перепачканных землей и пылью храмовых одеждах. А она, не отрывая взгляда от водной глади, молча, прошествовала сквозь этот живой "коридор" и остановилась у воды. На лица людей Рин старалась не смотреть, прекрасно понимая, какое выражение царит на них сейчас. Наверное, точно такое же, как и у нее самой при виде жуткой картины, которую представлял из себя пруд. Поверхность его казалась серебряной, но не из-за преломлявшихся солнечных лучей. Просто всю ее заполняли всплывшие, отливавшие сталью в солнечном свете тушки мертвой рыбы. Молчание, зависшее над головами людей, насквозь пропиталось гневом и отчаянием.
"Этой рыбой можно было прокормиться всей деревней до самой оттепели", - отстраненно подумала Рин и наклонилась над водой. Натруженные, крестьянские от рождения руки мико зачерпнули воду и поднесли ее к лицу. Жрица вдохнула затхлую вонь, идущую от влаги в своих ладонях и выплеснула воду назад в пруд.
- Отравлена, - бесцветным голосом обронила она, чувствуя, как в ожидании ответа десятки вопросительных взглядов сверлят ее фигуру с поникшими плечами.
- Видите? Что я говорил! Это проклятье, даже мико сказала...
- Хватит! - оборвала на полуслове кого-то из толпы Рин и обернулась лицом к людям. Губы ее сложились в упрямый росчерк воли на запылившемся лице, влажные ладони сжались в кулаки, а глаза, несмотря на стояшие в них слезы, смотрели прямо.
- Ничего такого я не говорила. А из того, что скажу, не будет и слова о проклятьях, - Рин на миг замолчала и оглядела ошарашенную ее напором толпу, - Я понимаю ваши чувства, но, даже не зная, что случилось, мы не должны сдаваться. Чтобы это ни было, нам всем нужно усердно работать и не уступать беде. Так и только так, мы поможем себе!
Где-то совсем рядом отлил серебром белоснежный мех, и что-то сверкнуло: будто солнечный луч соскользнул с лака доспеха самурая. Сердце Рин внезапно сжалось. Кровь в висках срывающимся вскачь пульсом выстучала имя:
"Сесщемару-сама?"
Крупная мохнатая голова с темным клочком шерсти на лбу сунулась под ладонь мико. Повиливая хвостом, Гин ободряюще заглядывал в глаза девушки, всем своим видом выказывая одобрение и поддержку ее словам. Демона-пса не было и не могло быть сейчас рядом с ней, но Рин все также жила его принципами, его мыслями и поступками.
"Все правильно. Вы тоже не сдавались тогда. Идя наперекор решению своего батюшки, пытались завладеть Тессайгой, становились сильнее и шли дальше. Бакусайга - великий меч великого демона - знает привкус вашего пота и крови".
- Сейчас не то время, чтобы болтать о проклятьях. Если мы найдем силы и будем сообща противостоять беде - никто нас не одолеет. Ни люди, ни боги, - уже более спокойно проговорила девушка, вселяя уверенность в разбитые несчастьем сердца людей.
Без лишних слов Рин села на землю и принялась развязывать варадзи, намериваясь идти вброд вылавливать дохлую рыбу. Та может быть уже ни на что и не годна, зато воду можно было хоть как-то очистить. Это понимали и последовавшие примеру мико крестьяне. Кто-то побежал в деревню за сетями и корзинами, кто-то уже вошел в воду и швырял на берег скользкие мертвые тушки.

"Наверное, Вы бы гордились мною сейчас... нэ, Сесщемару-сама?"

Гораздо позже, когда полный тяжкого труда день остался позади, изможденная мико полулежала у горящего очага рядом со своим белошерстым другом. Тяжелые от влаги волосы в беспорядке разметались по белому льну обычного дзюбана, надетого поверх еще не остывшего после мытья тела. Шершавые ладони со стянутой после работы с водой кожей медленно прочесывали подсыхающую шерсть пса. Руки мико, ее волосы, а также кожа и шерсть ее друга пропахли отваром из мяты, лимонника и шалфея, которым девушка отбивала стойкий запах рыбы и разложения. Даже сейчас, изведя целую охапку трав на водяную баню, Рин все еще мерещился тошнотворный аромат протухшей на солнце рыбы. До глубокой ночи она трудилась наравне с мужчинами, очищая пруд и закапывая зловещий улов в землю поодаль от водоема. Гин тоже не остался в стороне. Большого выносливого пса подпрягли таскать носилки с гниющим грузом до места захоронения. Усталость мертвой ношей опустилась на плечи обоим. Последние силы мико ушли на то, чтобы доплестись до своей хижины, натаскать воды для бани и развести огонь. Теперь же, глядя на пламя в очаге и привалившись худым плечом к мощному животному рядом, Рин все бы отдала, лишь бы забыться мертвым сном до утра. Но сквозь щели в решетчатом забрале окна в хижину бесстыдно заглядывала растущая луна.
- Знаешь, я ведь совсем не рассказывала тебе о нем. Это нечестно, - неотрывно глядя в огонь, неожиданно проговорила мико.
Гин вытянул и скрестил перед собой передние лапы, уложив на них массивную голову. В серо-голубых глазах умного животного отразился обведенный мерцающим светом профиль жрицы. Жар, идущий от очага, шевелил подсохшие прядки густой щелки мико, пощипывал до нежного полупрозрачного румянца ее округлые щеки, ронял на белый лен исподнего кимоно охристые тени. Острый собачий взгляд даже в обманчивом полумраке приметил странный блеск, притаившийся под завесой ресниц в бархатной глубине ее глаз. Пес шумно вздохнул, приготовившись слушать исповедь своей хозяйки. А Рин... Внутри у нее будто прорвало ветхую плотину, которой она огородила свое сердце. Чувства, подобные выдержанному сакэ - такие же проверенные временем и опьяняющие - хлынули наружу сбивчивыми фразами:
- Впервые я встретила его, когда жизнь мне казалась бесполезной и грустной. Мне было всего семь лет, но уже тогда я разучилась плакать и смотрела на мир сухими обозленными глазами побитой собаки. За год, что я протянула в деревне после смерти родителей, я совершенно одичала.
Рин горько усмехнулась, вспоминая те дни, когда все ее существование укладывалось в простую последовательность: воровать еду, прятаться, чтобы не поймали, спать, будучи готовой в любую минуту вскочить и удирать со все ног от разъяренных крестьян в лес.
- Но однажды, когда я пряталась в лесу, все переменилось… Когда я в первый раз взглянула на Сесщемару-сама, меня словно молния поразила. Тогда я подумала, что никогда за всю свою жизнь не видела никого и ничего прекраснее, чем он - беловолосый самурай, отдыхавший под древним вязом. Такой красивый, такой печальный... Я так хотела! Так хотела, что-нибудь сделать для него. Но каждый раз он гнал меня прочь. И каждый раз ноги несли меня обратно... Сколько счастья, Гин! Столько счастья я за всю свою жизнь не испытывала, когда он просто спросил, откуда взялись синяки на моем теле. Я была готова снова сунуться под кулаки крестьян, стаскать всю рыбу из их заводи, ободрать все поля - все, ради того, чтобы хотя бы еще разочек услышать тень беспокойства, проскользнувшую в голосе Сесщемару-сама. Тогда я уже знала, что он не был человеком. Но мне было абсолютно все равно. Каждый раз как на крыльях я летела в лес, чтобы снова повидать его. Но однажды в деревню пришли волки. И тогда я умерла в первый раз...
Смола на полене в очаге неожиданно затрещала, перебив жрицу на полуслове. Гин почувствовал, как девушка вздрогнула всем телом, обеспокоенно вскинул лохматую голову и встретился с хозяйкой глазами. Несовместимое слилось воедино в ее взгляде: тоска и безграничная нежность.
- А знаешь, ты очень похож на Сесщемару-сама, - приглядевшись к псу, обронила Рин и положила пахнущую лимонником ладонь на его широкий лоб, - Как же я раньше не замечала? Даже пятнышко на лбу теперь больше полумесяц напоминает...
Сухая подушечка пальца обвела медного цвета отметину на голове собаки. И такой горечью внезапно пахнуло от мико, что Гин протяжно заскулил и лизнул шершавым языком узкую ладонь хозяйки. Так горчил совсем не шалфей, чей травяной дух, казалось, насквозь пропитал все вокруг. Так пахла тоска мико по дорогому ее сердцу существу.
Улыбнувшись сквозь слезы, Рин обхватила пса за сильную шею и спрятала лицо в серебряной шерсти его воротника.
- Мне негрустно, Гин! Совсем нет. Я счастлива, что когда-то повстречала Сесщемару-сама. Просто я так соскучилась по нему. Просто... мне так его не хватает.
Позже она еще долго рассказывала псу о том, как была возрождена демоном, как путешествовала в его свите, как умерла во второй раз и вновь возродилась у него на руках. Как впервые после смерти родителей ревела навзрыд, когда всем показалось, что Сесщемару-сама погиб в бою с Магацухи, как обрела новых друзей и стала жить в человеческой общине, учась заново доверять людям. Едва слышно, зарывшись носом в пахучую шерсть, Рин шептала о том, как считала дни до свидания с демоном, как берегла подаренные им кимоно, как мечтала вновь путешествовать вместе с ним, Джакеном и А-уном. И как все ее мечты в один прекрасный день разбились об реальность: ведь на самом деле она была всего лишь смертной девчонкой, недостойной сопровождать великого демона. Когда-нибудь Рин все равно состариться и умрет. А ведь это так жестоко и эгоистично - заставлять вечно-юного демона, заменившего ей отца, брата и весь мир, страдать, глядя на то, как день за днем она приближается к смерти. И если говорить совсем на чистоту, кроме нее у Сесщемару-сама не было слабых мест...
Темное небо на востоке уже разукрашивал прозрачной акварелью рассвет, когда мико забылась недолгим сном, чтобы уже через час по первому зову бежать с узелком, полным знахарских снадобий, за плечами к дому старосты деревни.


То, что пробил его час, деревенский сёя Кисараги Денсуки-сан осознал на рассвете. Острая боль в груди, донимавшая старика вот уже полгода, на заре настигла его, окрасив пробуждение кроваво-огненными всполохами перед глазами. Верно, его жуткие стоны напополам с хрипами подняли на ноги весь дом. Вот и сейчас все еще не утихли тревожные скрипы половиц под ногами домочадцев, тихий шепот и сдавленные всхлипы, которым и тонкая рисовая бумага седзи была не помеха.
Боль ненадолго выпустила из цепких когтей сознание Денсуке-сана: ровно настолько, чтобы приказать позвать к себе мико и не отдать богам душу до ее прихода. Мгновения между приступами растянулись подобно капле смолы, стекавшей по сливовой ветке в саду. Самое время умирающему обратить свой взор вглубь себя.
Никогда бы ушлый малый Кисараги Денсуке не подумал, что шинигами слетятся к нему такому - немощному, высохшему старикашке, лет которому столько же, сколько самому большому клену в лесу за деревней. Сколько пар варадзи на своем веку истоптал он вслед за войском Оякато-сама, сколько копий сломал во славу чести даймё, сколько раз посеченный с жизнью прощался - того не считано за его долгую жизнь. И чего ради ты так задержался среди живых, сёя Кисараги? Уж, не по той причине, из-за которой сердце твое прихватило, едва ты заслышал о проклятии Дзидзо-сама?
"Где же ты, мико-сама? Успеешь ли..." - с налетом печали и тревоги подумал старик, немигающим взором уставившись на сёдзи. Будто в ответ на его мысли снаружи раздался дробный стук пяток, обтянутых белым хлопком таби, и поскрипывание деревянных половиц. На полупрозрачном экране сдвижных перегородок проступил женский силуэт в просторных одеждах и тут же до слуха старосты донеслось:
- Сицурэй симас, сёя-сама. Это мико Рин. Дозвольте войти?
"Все-таки успела...", - облегченно выдохнул Денсуке-сан и проскрежетал в ответ:
- Дозо.
Тихо сдвинулись в сторону сёдзи, и в ярком прямоугольнике дневного света прищуренный взгляд умирающего различил строгий силуэт жрицы. Неизменное белое косодэ с алой шнуровкой на рукавах и пунцовые хакама. Черные волосы свободно плещутся за спиной, а из-под густой длинной челки с тревогой глядят в упор темные глаза.
Рин-сама...
Глядя на нее древний Денсуке-сан испытывал мучительное желание быть снова молодым и полным жизни. Была в этой девушке какая-то особенная стать. Сколько старый сёя повидал на своем веку женщин - простолюдинок и княжен, монахинь и гулящих, молодых и старых, красивых и не очень - но ни одной подобной ей он не встречал. Не было у них, даже у самых белокожих и чернооких, и малой толики той влекущей красы, что жила в теле Рин-сама, руки и лицо которой загорели до черноты под обжигающим солнцем. Пусть ладони ее были сплошь в мозолях от работы, но их прикосновение всегда было легковеснее шелка. Среди своих сверстниц молоденьких крестьянок она выделялась как тоненькая космея среди подсолнухов.В ней не было ничего лишнего: порывистая как ветер, вольная как горный ручей, с душой, распахнутой навстречу всему миру - эту девушку насквозь пронизывала гармония. Ею хотелось любоваться. Если и жило среди людей воплощение ваби на земле, то им была Рин-сама.
Мико шагнула на татами и с первого взгляда все поняла. Беззвучно опустилась на колени, сложив свой узелок перед собой, и, потупив взгляд, тихо спросила:
- Сея-сама, что я могу для Вас сделать?
Значит, и правда, конец. Верно, увидела своими необыкновенными глазами печать смерти на его челе. Этот ее талант Денсуке-сан давно приметил: коль мико, молча, берется за лекарство - будет жить захворавший, коль отложила узел с порошками и снадобьями - пиши пропало. Будто видела она шинигами - посланцев смерти - за работой. Иль меркнущий свет жизни в глазах умирающего был ей знаком? Эту тайну ему уже не по силам разгадать.
- Разве что помолитесь обо мне, Рин-сама, - прохрипел, закашлявшись старик. В груди невыносимо потяжелело, будто конь Оякато-сама лягнул. Прокашлявшись Денсуке-сан, облизнул потрескавшиеся губы и, уставившись в потолок, долго думал о чем-то.
- В несчастную годину решил я прибраться, - прозвучал скрипучий голос от постели умирающего старца, - Не на кого мне дела деревенские оставить.
Тоскливый взгляд сёя скользнул по чернильнице и стопке бумаг с печатями, которые до последнего часа держал под рукой.
- Не беспокойтесь об этом, сёя-сама. Все, что от Вас зависело, Вы уже сделали. Оставьте мирское живущим, - прошелестела со своего места мико, сложив в молитвенном жесте ладони.
- Все, да не все, - поджав стянутые морщинами в гармошку губы, горько усмехнулся Денсуки-сан.
- Тогда доверьте это мне. Так ваша душа сможет упокоиться с миром.
- Ох... Знали б Вы, под какой груз плечи свои подставляете, мико-сама? - вздохнул старик и вновь закашлялся. В груди как будто что-то надорвалось, железистый привкус крови наполнил рот старосты, и сёя понял, что выбор у него невелик.
- Слушайте, Рин-сама, и вникайте, с чем придется Вам и людям в деревне схлестнуться...
Помолчав минуту, за которую Денсуке, пожевав морщинистыми губами, таки смог проглотить сгусток крови, мешавший говорить. Костлявыми пальцами растирая ноющую грудину, он молил смерть лишь об одном - не обрывать его на полуслове, пока не поведает жрице все, что было ему известно.
- Я в этом месте появился вместе с людьми, что деревню тут задумали ставить. Ростом и умом тогда был не велик. Помню только, как мико, что пришла в поселение из-за гор, вещала: "Опомнитесь, люди, и уходите. Не сладите Вы с этим местом, и оно вас не примет - все как один сгинете", - твердила она. А потом и вовсе исчезла - толи ушла, толи в топь на болоте угодила, но пропала без вести. Ни следов, ни костей ее и по сей день не нашли. А искали долго, потому что права она оказалась. Земля под ногами не желала людей носить: голодом морила, несчастьями, разжигала злобу в сердцах. В самую худую годину пришла в деревню сильная жрица. Обошла кругом околицу и велела уходить, как и сгинувшая мико. Но люди, испугавшиеся гнева дайме, упрашивали ее очистить эти места. Согласилась она. На три дня и три ночи наказала из домов не выходить и запретила показывать нос на окраину. Сам я хоть и стар телом, но память мне верна, что первая жена-покойница. Каждый день свой помню. Как рос в деревне, как ходил на войну с Оякато-сама, как женился, детей поднимал - все наперечет, как рисины в казенном амбаре. Но те три дня канули в воду. Что сталось в ту пору, куда подевалась жрица - не ведаю. Только на четвертый день на околице точно из-под земли выросла статуя Дзидзо-сама. И с той поры наладилась жизнь в деревне. Ту самую статую и расколола молния... Смекаете, к чему я это все веду, Рин-сама?
- Понимаю. Но я не верю, что все это - божественное проклятье, - тихо отозвалась мико, нахмурив брови.
- Конечно, нет. ЭТО ни людям, ни богам не подвластно. И что делать с ЭТИМ - неведомо. Потому и молчал я до самого смертного часу...
- Оригато годзаймасу за доверие, - глубоко поклонившись, ответила жрица, - Я приложу все силы, чтобы вернуть покой в деревню.
- Смотри не надорвись, девочка. Хочется мне с того света еще поглядеть, кому такая красота достанется... - тихо просипел Денсуке-сан и, протяжно захрипев, закатил глаза.
По подбородку скорбно поджавшей губы мико на белый лен косодэ скатилась слеза. Ладонь ее как ни искала, так и не нащупала бьющуюся жилку на запястье старика.
- Сёя-сама, покойтесь с миром. Я оправдаю Ваше доверие.
Подхватив свой узелок, мико вышла и осторожно затворила за своей спиной сёдзи.
- Кисараги-сама умер, - отведя взгляд в сторону, ответила она на застывший в глазах родни сёи вопрос.

@темы: фанфикшен, Inuyasha

---

Фанфикшен

«Сломанная космея»

Автор: Sato Yukiko
Бета: некому
Фэндом: Inuyasha
Персонажи: Рин, Сесщемару, Джакен, авторские персонажи
Рейтинг: pg-13 на всякий случай
Жанры: Гет, фэнтази
Размер: макси
Статус: в процессе

глава 1. "Сайонара, Сесщемару-сама!"

- Мико-сама! Мико-сама!!
Рыхлый снег под соломенными варадзи деревенской малышни тревожно поскрипывал, вторя их испуганным голосам. На шум из хижины, отогнув в сторону циновку, выглянула черноволосая девушка и озадаченно нахмурилась.
- Что такое? - вместе с облачком пара обеспокоенно выдохнула она, щурясь от искристой белизны снежного покрова вокруг. Судя по мокрым от слез щекам младших и покрасневшим от продолжительных шмыганий носам старших ребят, в деревне действительно случилось что-то необыкновенное.
- Ано... Рису... Она под кустами возле дома Хироши... - прыгающими губами начал круглолицый Ичиро - сын мастера гончарных дел Такуми.
- Да! Лежит и не отзывается. И кушать ничего не берет, и пить не хочет... - тут же за старшим братом подхватил младший сын гончара, усиленно вытирая рукавом сопливый нос.
- Видать, помрет как ото-сама... - еле слышно прошелестел за спинами друзей невысокий мальчонка, за что тут же схлопотал по шее от остальных, да так, что весь снег слетел с соломенной накидки и широкой, явно не по детской голове, шляпы.
- Не правда! Мико-сама ее спасет!
- Все-то ты врешь, Шота!
- Точно! Думай, что болтаешь!
- Мико-сама, скажите ему!
Священница ободряюще улыбнулась в ответ на замерший в детских глазах вопрос, хотя на душе у нее кошки скребли. Здешние дети, отцов и братьев которых забрали войны, не понаслышке знали, что такое смерть. Междоусобные распри сёгунов не проходили стороной ни для кого: тех, кого не побила война, уносили голод и нищета. Женщины, оставшиеся без мужей, старики, лишившиеся сыновей-кормильцев и дети, которым суждено вырасти без крепкого отцовского плеча. Ей ли - сироте – не знакома тоска в испуганных детских глазах? Девушка мотнула головой, отгоняя прочь грустные мысли, и взгляд ее, затуманившийся на мгновение, вновь прояснился:
- Ну-ну, Шота-кун, не падай духом. Я сейчас, - подмигнув худому мальчонке, проговорила жрица и на мгновение скрылась за циновкой внутри хижины. Снег приветливо захрустел под гёта мико, когда она в полном облачении шагнула с порога на землю.
- Ну, пойдем посмотрим, что случилось с нашей Рису.

Снега за ночь навалило столько, что даже крестьянские хижины захлебнулись в сугробах. Только тонкий дымок очагов над снежными шапками соломенных крыш и давал понять, что перед тобой человеческое обиталище, а не медвежья берлога или нора демона. Верно, пронеслась по деревне ночью жестокосердечная Юки-онна, выманивая из домов чужих мужей. И шагавшая во главе деревенской детворы мико точно знала, что это не просто сказание или страшная сказка на ночь для непоседливых отроков. Все они: и йокай, и мононоке, и обакэ - существуют бок-о-бок с бесконечными войнами, налогами сёгунов и разбойными бандами. Нападают, убивают, насилуют и разоряют. И еще неизвестно, что хуже: быть съеденным гигантской демонической скоропеей или умереть голодной смертью от непомерного налога. Но страшнее всего, когда слабое человеческое сердце идет на поводу у жестокости и алчности и попадает в хитро расставленный силок демона. Вот и снежное покрывало зимы не так давно схоронило под собой следы разбойничьего набега, во главе которого стоял одержимый.
Тихий шелест соломенной накидки выдал мико, когда она передернула плечами, угадав в снежной сопке сожженную хижину Каташи-сана. Его жена и сыновья не успели спастись. Женская рука невольно нашарила и сжала спрятанное в рукаве оружие. Будто хотела напитать впрок решимости и хладнокровия у резной рукояти с мудреным узором полумесяцев. До следующего раза, когда ей придется защищать себя и других.
«Убей или будь убитым» - вопрос не из легких. Есть, отчего помутиться рассудком. В такие моменты она всегда вспоминала о Суйкоцу-сама - о враче, чья слабая воля и сумасшествие обернулись против рода людского.
- Рин-сама... - ледяная ладошка нетвердо ухватилась за край белого как цветок подснежника рукава мико.
- Нани, Шота-кун?
- А Рису правда не помрет? Я не хочу, чтобы...
- Шота-кун, - край соломенной накидки подмел пушистый снег на дороге, а успевшая заиндеветь на холоде красная ткань хакама захрустела, когда жрица присела на корточки, чтобы увидеть скрытые тенью шляпы глаза ребенка, - Я тебе обещаю сделать все, что смогу, чтобы вылечить Рису.
- Клянетесь? - крохотная ледяная ладошка с оттопыренным мизинцем возникла из длинного рукава доставшейся от старших братьев одежки, а из-под платка сверкнули вызовом и слепой детской верой в чудеса глаза.
- Якусоку, - улыбнувшись, ответила мико и обхватила мизинцем своей руки палец ребенка, - Шота-кун, да у тебя руки ледяные и нос холодный! Ну-ка, давай сюда ладони.
Растерев до красноты детские кисти в свои руках, жрица прислонила их к холодным щекам ребенка.
- Слушай и запоминай: всегда, когда начнешь замерзать, три ладошки, пока не согреются, а потом приложи их к щекам.
- Аригато! - шмыгнув носом, отозвался Шота и, зардевшись, едва слышно прошептал, - Вы такая теплая, Рин-сама.
- Эх, ты, ледышка. И нос у тебя течет. А ну, на перегонки? Кто быстрее ребят догонит. Заодно и согреемся.
- Хай!
Как мало, оказывается, нужно для счастья. Яркое солнце над головой, кусающий за щеки мороз и крупные рисины наста, летящие из-под деревянных гёта.
"Теплота... Пригоршнями ли рассыпанная в детском смехе, крупицами ли проскользнувшая сквозь брешь в невозмутимости взрослых, но она нужна нам: и демонам, и людям. Нэ, Сесщемару-сама?" – смеясь и придерживая шляпу на бегу, подумала мико Рин-сама. Та самая девчонка, которая много лет назад путешествовала в свите великого демона-пса Сесщемару.

Выполнить данное Шоте-куну обещание на деле оказалось очень легко. Рыжая дворняжка Рису - любимица местной детворы - вовсе не умирала. Скорее даже наоборот. Едва взглянув на скорченную на снегу тушку собаки с необъятно раздувшимся животом, Рин смекнула что к чему. Да и прижатая к горящему пузу дворняги ладонь ясно прощупывала шевелящихся внутри щенков. Ничего не смыслившая в вопросах деторождения детвора, молча, семенила за шагавшей обратно с роженицей на руках мико. С такой-то ношей на руках и дорога назад показалась веселее - как будто и не силился давеча взор пронзить снежный покров, скрывавший оставшиеся после набега разруху и пепелище. Как будто и дышать стало легче без мрачных дум на душе.
Шаг за шагом дети, приметившие улыбку, затаившуюся в уголках губ мико, успокоились. По наитию невинной души они и без слов поняли, что все будет хорошо. А просвещать детей в тайну дворняжки жрица не стала: рано им еще такие вещи знать.
- Рин-сама? - подал голос Шота, пока жрица примерялась, как бы половчее нырнуть под циновку с ношей на руках и не удариться головой об низкий косяк проема.
- С Рису все будет в порядке. Я же обещала. Приходите завтра ее проведать, - пятясь спиной сквозь завесу из рисовой соломы, улыбнулась мико и исчезла в хижине.


С собакой мико промучилась почти до полуночи, пока все шестеро щенят не появились на свет. И даже несмотря на усталость, Рин чувствовала радость и благоговение на душе при виде изнуренной дворняги, с неподдельной материнской нежностью вылизывавшей свое новорожденное потомство.
- Ох, и заставила ты меня поволноваться! - проговорила мико, впервые вздохнув спокойно после того, как последний самый большой щенок появился из материнской утробы на свет. Именно с ним и пришлось повозиться обеим - и матери, и невольной повитухе. Не позови мальчишки на выручку жрицу, слишком крупный и головастый щенок скорее всего погубил бы обоих при рождении - и себя, и мать. Но, к счастью, все обошлось. Всего и делов-то осталось - приготовить из засушенных впрок по осени трав останавливающий кровь отвар и напоить им дворняжку.
Подтолкнув к носу Рису последнего щенка, мико удостоверилась, что никто из собачьего семейства не свалится с циновки прямо в огонь очага, и занялась отваром. Сперва нужно было нагреть воды и приготовить смесь из целебных трав. Набросив на плечи домотканый платок и вооружившись парой кувшинов, Рин сунула ноги в гёта и рыбкой нырнула в морозную ночь. После уютного тепла натопленной хижины, царящий на улице мороз первым делом ущипнул девушку за щеки, потом уже защекотал нос и, наконец, захолодил ступни. Мико охнула, выдохнув кудрявое облачко пара, зябко повела плечами и шагнула на пушистый снежный ковер, стелившийся от порога до самых небес. Первый же шаг жрицы громоподобным хрустом оповестил сонную округу о том, что в столь поздний час кому-то все еще не спится. Рин поморщилась на озябшие пальцы ног, зарывшиеся в рыхлый снег, пару раз переступила с ноги на ногу и, раз и навсегда отметя все сомнения, бодро зашагала к ближайшему сугробу.
"Подумаешь, холодно! Не химэ какая-нибудь изнеженная, потерпишь. Зато как красиво!" - со смешанными чувствами подумала Рин и на миг, забыв про кувшины в руках, загляделась на посеребренные верхушки вязов, повисшие над крышами завитые "драконьи хвосты" дыма и растущий серп луны, выглядывавший в промоину между тучами.
Именно в такие ночи, когда растущая луна просыпала на землю призрачное серебро своего света, сон бежал от девушки как от чумной. Оттого в душе она только радовалась нечаянному соседству рыжей дворняги. Приятные хлопоты над многодетной собачьей родительницей хорошо отвлекали от мыслей: о жизни, о долге, об одиночестве и... Мико упрямо мотнула головой, изо всех сил сторонясь воспоминаний, которые каждую ночь первой четверти луны, навевал узкий серп полумесяца, так напоминавший отметину на лбу того, кого она так хотела забыть. Того, кого изо всех сил и наперекор собственным чувствам стремилась защитить...
Окоченевшие пальцы с хрустом принялись загребать искристый снег, лепить небольшие снежки и набивать ими до горлышка прихваченные из дома кувшины. До колодца идти далеко, да и не за чем: талая вода лучше всего подходила для омовения и для готовки зелья. Этому ее еще покойная матушка научила. Когда снежков в кувшины набилось достаточно, жрица разогнулась, отряхнула от царапучей крошки инея руки и подышала на негнущиеся пальцы.
"Все-таки в хорошую ночь ты родила, Рису", - невольно подумала девушка, глядя на свою лилово-фиолетовую тень, протянувшейся от ног до самого порога хижины.
И действительно, ночь вокруг была на редкость тихой и умиротворяющей, небо в промоинах среди облаков - глубоким и затягивающим, а снежная простыня, покрывавшая землю до самого горизонта - и вовсе бесконечной.
И все-таки не удержалась. У самого порога, уже отогнув локтем циновку, подняла глаза к небу. Отчего-то полумесяц в небе вдруг показался ей стальным, а острые рога его заточенными точно лезвия.
"Сесщемару-сама...", - шепнуло съежившееся в груди сердце.


После прогулки по морозу тихий уют дома стал восприниматься вдвойне острее. И жар, идущий от очага, и приятный глазу полумрак, и густой травяной аромат, насквозь пропитавший дощачатое нутро хижины - все казалось теперь таким благостным, что об очередной вылазке на мороз не могло быть и речи. Тихо попыхивала крышкой котелка закипавшая на очаге вода, изредка попискивал нечаянно придавленный щенок, мерно постукивал по стенкам деревянной ступки венчик в руках жрицы. Последняя порция измельченного подорожника просыпалась в уже готовый отвар тысячелистника, добавив к витавшему вокруг аромату заваренного чая свою горьковатую ноту. Рин накрыла чистым полотенцем готовящийся отвар и потянулась за ковшом с растаявшей водой. Любое лекарство способно обернуться ядом, как и любой яд - лекарством: все дело в его силе. Эту истину Рин вместе с будущей жрицей Кагоме почерпнула у мудрой Каэде-баба. Приготовленным отваром можно было отравить не только Рису, но и еще пяток ее собратьев. Потому-то девушка заблаговременно оставила таять в ковше пару снежков, чтобы разбавить пойло.
Но лекарству для Рису настаиваться еще полчаса, а сейчас брови мико озадаченно сошлись на переносице при виде ползущему по циновке прочь от теплого брюха матери щенка. Сама новоиспеченная мамаша, видимо, слишком устала за день и, изредка тихо порыкивая во сне, видела десятый сон. Потому и не заметила, как один из ее детенышей, еще даже на крошечных лапах уверенно не стоявший, отправился исследовать окружающий мир. Рин только подивилась отважности щенка: совсем недавно родившийся и совершенно слепой он, тем не менее, ни разу не издал испуганного писка. Круглая лобастая голова со светлыми встопорщенными волосками уперлась в пахнущую сушеными травами ладонь мико. Щенок неожиданно чихнул, дернувшись всем своим упитанным тельцем, чем разбудил дремавшую на циновке нерадивую мать. К удивлению жрицы, Рису, вытянув шею, принюхалась к своему детенышу и нервно зарычала.
- Ну, что ты так?! Это же твой ребенок, - подтолкнув ладонью щенка к собаке, попрекнула собачью родительницу Рин.
Рису отвернулась и, уложив морду поверх шевелящихся у нее под боком детей, спрятала бесстыжие глаза под длинной бахромой хвоста. Всем своим видом дворняга демонстрировала безразличное отношение к своему дитя. И сколько в будущем мико не воевала с собакой, добилась она только того, что Рису подпускала к себе щенка исключительно на кормежку. Да и подросший щенок потом будет воспринимать как мать именно ее - деву в костюме жрицы с руками, пахнущими ушедшим летом. А Рин и не возражала, обретя в лице заматеревшего пса верного друга и защитника. Но все это будет потом, а сейчас, уложив теплую тушку на колени, Рин осторожно касалась пальцами крошечных лапок, затылка и ушей мирно посапывавшего щенка.
- Какой же ты странный. Мать тебя ни капельки не любит, на сестер с братьями ты не похож: все рыженькие в маму, а ты точно снег в лунном свете - серебряный. И пятнышко у тебя темное на лбу, - рассуждала в тишине мико, - Горе ты мое, что же с тобой делать? Может, себе оставить?
Щенок, смешно изогнувшись, во сне ухватил беззубым ртом мизинец мико. Рин хихикнула, коснулась пальцем горячего носа щенка и подсунула-таки его под бок заметно нервничавшей матери.
- Да будет так.

Время шло, и через пару недель заметно подросшие щенки умудрялись перевернуть хижину жрицы вверх дном, оставшись без внимания всего на несколько минут. К счастью, никто из молодняка не додумался свалиться в горящий очаг, ошпариться кипятком или нализаться какого-нибудь ядреного настоя, заваренного Рин для прихворнувших крестьян. И чем больше росли щенки, тем сильнее демонстрировала свою неприязнь к младшему Рису. Казалось, серебристо-белый детеныш и вовсе не интересовал свою многодетную мамашу, как, впрочем, и она его. С каждым днем все яснее становилось, что необычный щенок избрал объектом своей привязанности саму жрицу. Рин не возражала: носила его на руках, подкармливала парным молоком - подарком одного из зажиточных крестьян за исцеление его старшего сына от хвори, по ночам брала с собой под покрывало греться. Малыш рос и крепчал на руках мико, обгоняя своих братьев и сестер, которых уже заранее разобрали по дворам добрые люди. А сейчас малыши резво носились друг за другом вокруг очага, пока их мать унеслась кормиться по заснеженным полям и перелескам, и приводили в отчаянный восторг заглянувшую на огонек местную детвору.
- О, Рин-сама! Смотрите, какие они хорошенькие!
- Да-да! Такие милые. Папа разрешил забрать одного.
- И мне, и мне!
- А я тоже возьму вот этого - с пятнышком!
- Нет, этого я оставлю себе, - извиняюще улыбнулась Рин закутанному в платки и оттого казавшемуся совершенно круглым как кукла дарума малышу.
- Жа-а-а-лко, - протянул мальчик и с надеждой взглянул на мико, - Можно, тогда приходить его проведать?
- Конечно, Казу. Всегда, когда тебе захочется.
- Рин-сама, а как Вы его назвали? - с интересом разглядывая восседавшего на коленях жрицы щенка, поинтересовалась круглощекая Мику.
- Пока еще никак, но, думаю, Гин ему подойдет. Нэ, Гин? Тебе нравиться твое имя? - приласкав щенка, спросила девушка.
- Гин! Гин! Как здорово Вы придумали, Рин-сама!
- Да-да, Гин - серебряный как снежок, только пятнышко на лбу рыженькое!
- Гин-Гин! Ты ведь Гин?
Завиляв хвостом по складкам хакама жрицы, Гин смышлено таращил сине-серебристые глаза на щебетавшую без умолку детвору и вдруг громко рявкнул. Верно, чтобы никто вокруг не сомневался в том, что он своим именем доволен.

Со временем дом мико опустел: ушла в леса рыжая совсем как белка Рису, разобрали по домам и ее щенков, да и детвора стала реже заглядывать. Один верный Гин остался подле хозяйки: стеречь ее от одиночества долгими ночами, над которыми властвовал растущая луна.
В одну из таких ночей жрица посвятила нового друга в свою тайну.
- Гин-тян, - пропуская между мозолистых, но все же удивительно чутких пальцев жесткую шерсть на воротнике щенка, нерешительно спросила девушка, - Хочешь, я покажу тебе свое сокровище? Мы ведь друзья, нэ? Поэтому тебе я могу доверять.
Песик громко вздохнул, будто силился ответить своей мико. Прозрачно-серые, словно хрусталь-сырец, глаза животного светились пониманием и преданностью. Выпустив из объятий заметно подросшего Гина, Рин передвинулась на коленях вокруг очага и откинула крышку сундука. Из свертка в руках мико в пол ударила струя светлого шелка и растеклась-развернулась по татами в легковесное женское кимоно. Умный щенок пронзительно залаял, когда воздушный рукав одеяния угодил в очаг.
- Не бойся, Гин-тян, оно не горит в огне. И в воде не тонет, и мечом его не посечешь. Сколько раз пробовала - все без толку... - тихо проговорила Рин, любовно расправляя легковесный шелк на татами, - Глупая была. Теперь вот берегу пуще глаза своего.
Щенок, успокоенный уверенным голосом хозяйки, замолк и принюхался к шелковой материи. Вскинув лобастую голову, Гин утробно зарычал, силясь остеречь мико.
- Все правильно. Не людским запахом от него тянет. Духи этот шелк ткали, чтобы в нем перед нареченным явилась я.
Не успели отзвучать в тишине слова мико, как светлая ткань разукрасилась изумительными узорами. Вот по нежной, точно небо в предрассветный час, голубизне летели тонконогие аисты, а вот в золотистый полдень распускались в пышном цвету пионы. То сквозь лиловый вечер летели легкокрылые бабочки, то в чернильной синеве ночи сияли алмазы далеких звезд, и восходила полночная луна, серебря зеркало пруда, заросшего полупрозрачными лотосами. Все эти метаморфозы на невесомом шелке, совершенно сбили с толку щенка, остервенело тявкавшего на зеленоглазую стрекозу, качавшуюся на тонком стебельке внутри богатой на чудеса ткани.
- Ну-ну, - пожурила расшалившегося щенка девушка, - Красивое оно, правда? Мое свадебное учикакэ...
Притянув к себе щенка, мико опустилась на кимоно и щекой прижалась к прохладной ткани. Ничем не сдерживаемые черные волосы заструились на огненный кленовый листопад, летевший по солнечному шелку. Пальцы медленно скользнули по тонким былинкам дикой рисовой травы, заметавшей цепочки звериных следов на снегу в зазеркалье шелка.
Никогда она не примерит на себя этот дивный наряд.
Выбор сделан давным-давно: он жил, дожидаясь своего часа в сердце молодой мико, с того самого дня, когда еще ребенком среди лесной чащобы она увидела алебастровой белизны лик израненного демона.
Разве не поэтому на ней сейчас одежда жрицы? Не за тем ли, чтобы отринуть раз и навсегда притязания мужчин - крестьян ли, монахов ли, князей ли?
Это была не самая большая ее ложь. Пусть даже она и была от природы сметливой и ловила на лету все, что вкладывали в ее голову Хоши-сан, Каэдэ-баба, Кагомэ-сама и Санго-сан, пусть даже последнее воскрешение Мэйдо-Сэки не прошло даром для ее духа - все равно, этого было недостаточно, чтобы стать настоящей жрицей как Кагомэ-сама или покойная Кикьё-сама.
Чуткий не по своим размерам щенок, будто почуял тоску своей хозяйки. Теплый шершавый язык коснулся щеки мико, отвлекая от тяжелых дум.
- Ну, перестань, - засмеявшись, Рин потерлась щекой об узорчатый точно изморозь на водной глади шелк и легонько толкнула щенка пальцем прямо в отметину на лбу.
- А знаешь, о чем я подумала? Был ли Сесщемару-сама похож на тебя в детстве?
Тихо рассмеявшись своей придумке, мико представила себе великого демона-пса милым вислоухим щенком, перевернулась на бок и долго зевнула. Гин обошел вокруг хозяйки и улегся напротив лица мико, вглядываясь в сонное выражение ее карих глаз. Будто хотел разгадать тайну: что ж такого смешного она придумала? Но Рин уже закрыла глаза и глубоко дышала. Видно узкий серп луны в небесах решил смилостивиться над ней и прогнать за порог бессонницу, наслав цветные сны-воспоминания. А волшебный шелк вокруг тела спящей мико тем временем померк - будто выцвели разом все краски и узоры.

Этот день она не забудет никогда. И во снах и наяву он будет по-прежнему ярок и точен до мелочей так, будто это было вчера.
Снова и снова проходит она тот короткий путь по полю, сплошь заросшему паучьими лилиями. Всего несколько шагов, а ведь обещала идти следом, не жалея ног, насколько хватит ее недолгой человеческой жизни…

Лисий цветок зацвел в этом году рано - и все поля за деревней Каэде-баба словно занялись огнем пышного цвета. Красиво и печально завивались узкие багряные лепестки, выстреливая в стороны тонкими щупальцами тычинок.
"Цветы храбрости и мужества, дадите ли вы мне силы преодолеть, отмеренное судьбой?" - думала крестьянская девушка, ведя ладонью над кучерявыми соцветиями, - "Сделать выбор и никогда в нем не усомниться, никогда не сожалеть и не ждать..."
В стройной фигуре, идущей впереди, угадывались сила и стать благородного воина. На начищенном доспехе проскальзывали отражения ярких цветов, отчего казалось, будто металл кровью облили. Ветер играл серебром волос и длинным ворсом меха, украшавшего доспех самурая... нет, демона.
- Местные говорят: если встретить человека на дороге, вдоль которой растут паучьи лилии, то вы с ним никогда больше не повстречаетесь... - тихо обронила девушка, медленно семеня по проложенной демоном среди цветов тропе. Надвинутый на загорелый лоб синий платок не позволял разглядеть выражение ее лица.
- Но я не человек, - уверенным тоном отмел от себя глупые человеческие предрассудки демон, по-прежнему шагая навстречу закату.
"Видно, и, правда, судьба нам разойтись здесь, Сесщемару-сама..."
Где-то совсем рядом тоскливо всплакнула сонная цикада, вторя нечаянной догадке крестьянки.
Боги ли, люди ли, демоны ли - все были против порочной связи демона и человека.
"Батюшка ваш умер, защищая смертную возлюбленную. Думали ли Вы о нем, приходя сюда?.. Помните ли, сколько раз вы выпускали из единственной уцелевшей руки клинок, чтобы протянуть ее мне? Или сколько раз вы закрывали меня собой, принимая удары предназначенные мне? Помните, сколько раз горели огнем Ваши глаза, когда Вас срамили мной? Видят Боги, я не хотела этого..."
- Рин, икзо!
- Нет! - громкое слово ободрало гортань. Горло в раз сжалось до размера игольного ушка, что и не вздохнуть, а не то чтобы говорить. Но воля все же сцеживает с бледных губ слова - едва слышные и самые горькие за всю ее жизнь:
- Я больше не пойду за Вами, Сесщемару-сама...
- Таково твое решение? - позолота глаз с демонической расщелиной зрачка заглядывает ей прямо в душу и видит, все видит. Как дрожит угольно-черная струна неуверенности в стройной песне ее воли.
- Хай.
Осторожно, стараясь не примять лишних стеблей, Рин опустилась на колени и лбом прижалась к сложенным перед собой на земле ладоням:
- Моуошиваке аримасен*
- Дура-девка! - прежде молчаливый свидетель безобразной сцены между господином и его подопечной, Джакен выскочил перед согнутой в поклоне Рин, гневно потрясая посохом двух голов, - Да ты хоть представляешь, как оскорбила Сесщемару-сама?! Повинись немедленно! Совсем распустилась в своей деревне. Ох, говорил я Вам, Сесщемару-сама: на кого Вы Рин оставляете? Чего еще ждать от презренного ханье Инуяши!
Бедный-бедный Джакен-сама. Ростом ей едва до колена теперь достает, а сердце имеет такое большое, что и великану не снилось. Мягкое и теплое, будто лебяжий пух.
- Джакен, в сторону, - сталь в холодном голосе потомка Ину-но-тайчо заставляет маленького зеленого демона разом покрыться потом и мурашками.
- Да будет Вам, Сесщемару-сама! Ну, сглупила наша Рин. Вот я ее сейчас Нинтоджо пару раз охорошу - в миг в себя придет...
- Джакен, в сторону! - рычащие вихри демонической энергии сплетались в клубки перед ногами Сесщемару. Небо над его головой затянула сизая воронка облаков.
"Не надо, Джакен-сама", - мельком подумала Рин, все также не поднимая головы от земли, и вдруг почувствовала, как тщедушное тельце демона-прислужника закрывает ее собой. Крупные слезы, текущие из выпученных, похожих на лягушачьи глаз намочили светлое косодэ у нее на спине.
- Сесщемару-сама, пощадите!!! - вопил Джакен, изо всех сил цепляясь за рукава Рин. Не удержался. Полетел по воздуху, подхваченный вихрем демонической энергии в шлейфе из отсеченных кучерявых головок цветов. Напрасно вскинувшаяся Рин тянула к демоненку руки: Джакена воздушной волной вознесло едва ли не под самые облака. Да и сама она с трудом удерживалась на ногах, пальцами перехватывая летавшие вокруг лица растрепанные пряди черных волос. Платок с ее головы сорвало и унесло вслед за полевым бесом.
Огненные облака трансформации раскусила ядовитая пасть демонического пса, и земля содрогнулась под поступью преображенного Сесщемару-сама. Но не ужас владел слабым человеческим сердцем крестьянки, без тени страха взиравшей на могущественного демона, а благоговение перед его силой и красотой. Колени ее невольно пресеклись от странного ощущения, блуждавшего по всему телу. Так легко, будто вся она соткана из канареечного пуха, и в то же время так больно, как будто сердце пронзили клинком. Пальцы ее сжали полы косодэ на груди, а пылающие глаза глядели и все никак не могли наглядеться.
Прекрасный, прекрасный Сесщемару-сама! Его исполинское тело словно вылепили из снега с вершины горы Фудзиямы, серебряный мех на воротнике клубился подобно облакам в вышине, а длинная бахрома хвоста походила на туманную дымку, что плывет над водной гладью пяти озер в ненастный день.
"И жизнь, и смерть моя принадлежат Вам", - подумала девушка, опустив непокрытую голову и приготовившись встретить свою судьбу.
- Р-р-р-рин! - словно проскрежетали саблевидные клыки в разверзнутой пасти, и демон-пес рванулся вперед, мощными когтями вспахав заросшее лисьим цветком поле. За одно мгновение собачьи челюсти сомкнулись вокруг Рин, и девушка вместе с пластом земли была проглочена. Ни боли, ни страха, ни сожаления она не почувствовала. Лишь необъяснимую уверенность, что все случилось именно так, как и должно было...

Медленно, подвиваясь дымчатыми кольцами по полю расползался ядовитый смог от дыхания демона Сесщемару. Тонкие стебли и кучерявые головки цветков паучьей лилии рассыпались прахом, соприкоснувшись с едкими газом. Где-то недалеко послышался тихий стон. Исполинский пес, повел ухом и скосил пылающие щели глаз на крохотного демоненка, судорожно вцепившегося в Нинтоджо.
- Ох, Сесщемару-сама, наделали Вы делов, - держась за поясницу и опираясь на посох двух голов, Джакен ковылял по полю и бубнил под нос. Вполголоса, разумеется.
- Что я мальчик что ли - с такой-то высоты об землю меня швырять! Ох-хо-хо, спинушка моя. Это ж неделю отдай на примочки, чтоб хворь одолеть. Вот помру я - будете знать. Рин тоже хороша... Ой, Рин!
Выпучив круглые глаза, Джакен в момент забыл про ушибленную спину и завертел головой по сторонам.
- Ано… а где же она? - растерянно пробормотал он и вопросительно воззрился на невозмутимого демона-пса. Что-то в выражении собачьей морды второй ипостаси господина Сесщемару Джакену не понравилось:
- Да не может быть, чтобы Вы ее съели?! - внезапно осенило демоненка. Сесщемару в ответ даже ухом не повел. Только склонил на бок массивную голову и прищурился, будто вслушивался в происходящее внутри себя.
- Но как же так, Сесщемару-сама?.. - пролепетал ошеломленный Джакен. Хоть Рин и была под час совершенно невыносимой девчонкой, но сердце Джакена готово было разорваться при одном воспоминании о том, как она чуть не убилась во второй раз, доставая ему противоядие от укусов шершней Нараку.
Демон-пес внезапно заскулил, задрал голову к небу и протяжно завыл. Из демонической пасти вместе с зелеными облаками яда ударил луч ослепительного света, из которого на иссушенную траву как по ступеням сошла живая и невредимая Рин. Плечи ее облекало дивной красы учикакэ, позавидовать которому могла бы любая царица. Руки девушки сжимали церемониальный кинжал длиной в две ладони, рукоять и лезвие которого были выполнены из цельной кости и украшены орнаментом из полумесяцев. Ядовитые миазмы в воздухе внезапно рассеялись, и за спиной девушки раздался вкрадчивый голос Сесщемару-сама:
- Когда-то это кимоно принадлежало одной теньё, что снизошла с небес в западные земли. Несчастная тяготилась своим бессмертным существованием и умоляла съесть себя, дабы сгинуть в моем ядовитом чреве. Я выполнил ее желание, и все, что осталось от теньё - это учикакэ. Теперь оно - твое. Как и кинжал из моего когтя, перед ударом которого устоять может не каждый демон. Это твое приданное, Рин. Распорядись им с умом.
Тихо прошелестел прах под подошвами преображенного Сесщемару. Вообще-то он всегда передвигался так бесшумно, что иной раз Рин диву давалась. А сейчас будто намеренно не скрывался. Наверное, чтобы дать понять: я здесь, я рядом - стою позади и вижу, как под слоями одежды спина твоя покрывается мурашками от звука моего голоса, слышу твое сбивчивое дыхание, чую, как увлажнились твои виски и ладони. Презиравший весь род людской демон знал о ней практически все как ни один человек на всей земле - такой вот парадокс.
"Поймете ли когда-нибудь, Сесщемару-сама, как напрасен Ваш подарок у меня на плечах?" - с тоской подумала Рин, а в ответ лишь, молча, кивнула, крепче сжав кинжал в ладонях.
Под робкое щелканье пролетевшей над головами галки шаги вновь раздались за спиной. Но на этот раз - прочь.
- Икзо, Джакен! - тон повелительный, ровный - ни единой лишней эмоции не проскользнуло, только сталь приказа звенит в голове так, что дорогого стоит не сорвать и не побежать следом на край земли. Ни слова прощания - как будто на час расстаются, а не навсегда. Острым когтем обида на миг царапнула неопытное сердце Рин, но она не пошла у нее на поводу. Слишком хорошо знала крестьянка нрав Сесщемару-сама. Никому не верящий, одиночка по натуре - он редко привязывался к кому бы то ни было. Но в того, кто заронил в его душу зерно симпатии и удостоился его доверия, демон "прорастал" корнями. Чем ближе он подпускал к себе, тем сложнее было ему прощаться навсегда.
Резко обернувшись, так что полы узорчатого учикакэ поплыли по воздуху подобно летним облакам, Рин согнулась в глубоком поклоне и громко выкрикнула слова искренней благодарности:
- Домо аригато годзуймасу!
Совсем рядом неожиданно раздались быстрые шажки, и одна из деревянных голов Нинтоджо встретилась со лбом Рин.
Бац!
- Дура-девка, только попробуй помереть раньше положенного! - в сердцах рявкнул Джакен и со всех ног припустил за удаляющимся господином, - Подождите меня, Сесщемару-сама!!!
Потирая ушибленный лоб, Рин улыбнулась вслед беловолосой фигуре и сопровождающему ее демоненку. На сердце у нее было тяжело, но, даже отчаянно моргая, чтобы не заплакать, она прощалась с ними улыбкой.
"Сайонара, Сесщемару-сама. Я никогда Вас не забуду! Никогда и ни за что. Ведь подобных Вам нет и не будет больше на этой земле".

запись создана: 17.03.2015 в 14:56

@темы: inuyasha, фанфикшен

---

Повседневное.

Пришла к выводу, что большинство окружающих, а также встречных-поперечных людей, постоянно заблуждаются на мой счет. Касается это, в частности, моего самообладания. Да, я сама замечаю, что умение держать себя в руках у меня достигает левела "бог". Однако, и ему есть предел. Это такое небольшое пояснение к висящей ниже картинке. Во ибо, сама того не желая, я приближаюсь в душе к отметке "социапат", периодически любовно поглядываю в сторону кухонных ножей и перелистываю рецепты приготовления мясных вырезок. Тем паче, что одна незадачливая свинка у меня уже на примете есть.

---

Богическое *_*

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Творческое

В общем, переваривая эпичный поход в парикмахерскую и его последствия для моей психики, я пожалела ни в чем неповинные табуретки и бросила все психические и кинетические силы на преобразование в дизайне нашей супружеской норы. Честно говоря, был один прок от того уныния, в которое я впала: у меня просто не было сил сомневаться и мучаться самоедством из разряда - "не смогу", "не сделаю", "не осилю" и т.п. Да и вторая половина, видя в каком я состоянии, предпочла не лезть ко мне со своим нытьем и скепсисом в мой адрес.
Если кратко:
Жила-была в нашей комнате пустая стена.



Была она страшна, одинока и неприглядна. А еще каждое утро мой взгляд спросонья упирался именно в нее. И стена мне как бы намекала всем свои пустующим видом на тщетность бытия. Почесав в затылке, я решила поправить положение и прикупила с этой целью всяких разных китайских рамочек.



Потом до меня дошло, что рамочек маловато... Равно как и фотографии у меня все вразнобой и не по смыслу. Так что для начала я определилась с темой рамочек, осуществила выборку из имеющегося и оптимизировала фото для своих целей. Дальше лоб мой уткнулся в проблему: а вот пусто все равно... И тут выручил интернет. Настенная живопись меня давно волновала, в плане попробовать освоить, а тут и шанс подвернулся в виде идеи семейного древа в векторе. И понеслось. Сначала была набита рука на эскизах. Наилучший и был воплощен. Но этому предшествовала подготовка и набросок:



На этом этапе я даже малодушно взгрустнула, что только стену испортила, благо обои моющиеся. Но тут со мной стряслась депра и кое-кого снесло внутренние тормоза, как это обычно и случается. Результат:



Три слоя акриловой краски-колера и готово. Есть, правда, косячок. Каюсь.
А дальше фоточки обрамились в паспорту и отправились на стеночку.



Теперь мне желает доброго утра история нашей свадьбы. )

А еще у меня на подоконнике расцвело ЭТО:


Что в общем-то неудивительно... Видимо, я сама по себе - тот еще мутагенный фактор, раз орхидеи частично перекрашиваются, а серая крольчиха от серого кроля наплодила альбиносов...

А вот еще у меня конкретно назрел один риторический вопрос: вот откуда в моей жизни толпа скептиков, которые своей узколобостью, неверием и бестактностью зачастую просто отбивают мне руки? И почему я еще их СЛУШАЮ????

---

Наблюдательное

Гуляя по интернетам и дневникам в том числе на днях набрела на запись про людей с синдромом Аспергера. И по этому поводу думаю вот что:

Не знаю, насколько я Аспергера (не очень доверяю самодиагностике), но однозначно: расстройство социального поведения имею всю сознательную жизнь. Долгое время я считала, что этому виной мой характер унылой неудачницы, и надо усердно работать над собой. И работала, старательно подстраиваясь под общество, раз общество отторгало меня. В общем-то, по прошествии лет могу справедливо заключить, что труды и самоистязание не прошли даром: я все-таки мимикрировала во что-то более или менее удобоваримое с социальной точки зрения, завела друзей (таких же неоднозначных для обывателя как и сама) и даже вышла замуж. Однако, чего мне это стоило, одному Богу известно. То, что я из себя сейчас представляю - плод воли и методичных самоистязаний. Собственно, только благодаря личной упертости я и набрала всего 29 баллов в тесте на синдром Аспергера. Лет пять назад этот показатель был бы за пределами 32х. Почему я выбрала путь работы над собой? По той причине, что доказать окружающим НОРМАЛЬНЫМ людям, что с тобой ВСЕ В ПОРЯДКЕ в плане психики, невозможно. Проще убрать из общего доступа и с видных мест свои увлечения, любимые жанры литературы/кино/музыки и плоды своего какого-нибудь творчества. На всякий случай. Потому что среднестатистическому обывателю достаточно уже факта твоей нелюдимости.

Пример:

Сидим в гостях у родственников со стороны мужа. Шутя-нарочно заходит речь о детских годах супруга (мне такие вещи интересны). Конкретно о его детсадовской "любви". Присутствовавшая девушка (мой личный бич Божий) в адрес той девочки отпускает такого рода тезисы: "У нее такое лицо было унылое. Всегда какая-то грустная рохля". Мне как нож в сердце воткнули. "КАК _МОЖНО_БЫТЬ_ТАКОЙ_СТЕРВОЙ????" - молнией пронеслось в голове, и я честным усилием воли заставила себя разжать руку и отпустить сидение табуретки и не метнуть предмет мебели в деву напротив. Удержалась только из уважения к родителям мужа и несчастному супругу этой мадам. Ну, и из понимания, что вот эта вот личность - глас общественности. Спорить с ней / переубеждать не представляется плодотворным ни для кого. Просто потому, что сама она - сборная солянка из среднестатестического и "всего, как у людей". Но не о ее заурядности тут речь идет.

Факт: если у тебя неулыбчивое лицо, нетривиальные хобби (упаси Господи, если они связаны с творчеством), боязнь всего, что связано с массовыми увеселениями и ты не принимаешь никакого участия в общественной жизни - ты неудачник и у тебя проблемы с головой. Никакие увещевания о том, что ты просто с детства домашний человек о своими интересами, понятиями о том, "как надо" и пристрастиями не действуют.
Мне честно повезло с внешностью. Хотя как повезло... Ну, не будь я миловидной девочкой, не цеплялись бы ко мне в школе одноклассники со своими типичными проявлениями симпатии, которые каждый раз ввергали меня в немой ступор (почему я и снискала себе славу "девочки для битья" и "унылой какашки"). К выпускному классу я, конечно, научилась реагировать на всякого рода петросянства показательным игнором и позицией "я - королева, а вы - никто". Но, понятное дело, особой симпатией от одноклассников в мой адрес не повеяло. Однако, я училась на своем опыте, а люди продолжали тянутся к симпатичной мне, что в конечном счете позволило мне кое-как социолизироваться. Но - это я, которая добилась успехов засчет синяков, пота и упрямства. Ну, и еще артистических задатков, благодаря которым мне было легче адаптироваться к окружающему обществу. Но есть же совершенно беззащитные и бесхитростные люди. Особенно, обидно за них в детском возрасте.

Пример:

Изо-студия (мне 13 лет и я наблюдаю). Занимаются дети начальных классов. Есть А - одаренная девочка-хикка и Б - среднестатистическая социо-бл*дь (если такое определение уместно для девочки до 10 лет). Так вот каждом возможном случае Б с компанией подлиз травила А как могла, из зависти. А молчала и отворачивалась, а ее рисунки становились все темнее и мрачнее. Я наблюдала со стороны за этим всем, но не вмешивалась. Почему? Потому что сама была травима и одноклассниками и первой учительницей (гореть ей в аду). И потому что А надо было самой выработать модель поведения, удобную ей: игнорировать или защищаться. Кроме самих себя таким детям не в состоянии помочь никто. Да и никто по большому счету здесь проблемы и не видит: ни родители, ни учителя. Такой уж менталитет.

В детстве я наводила педагогов на определенные мысли. Учительница нулевки назвала меня "деффективной" в присутствии моей бабушки и предложила перевести в школу для детей зпр (за то, что я, не посещавшая детских садов, до одури боялась истеричку-училку, большого скопления детей и смеха в свой адрес при неверном ответе), учительница начальных классов называла меня бездарью и двоечницей (потому что я из страха не могла читать вслух перед всем классом и по той же причине моментально усваивать устный материал). Учительница трудов по прошествии лет сказала: "Ты всегда казалась мне ужасно грустным ребенком" (за то, что у меня была неблагополучная семья, и на уроки я приходила после ночных дебошей родственника и, соответственно, не в состоянии была веселиться и скакать до потолка как другие дети). А классная учительница с 5-9 класс при встрече с 20летней мной вообще призналась: "Ты мне всегда напоминала одну студентку на моем потоке, которая завалила предмет на сессии и повесилась в общаге".
Я просто пожимала в ответ плечами. Что тут скажешь... Что у педагогов с внушительным стажем не нашлось участия для ребенка с явными проблемами? Что никому из них не пришло в голову поговорить со мной после уроков, раз психологов в школе не держали? Что никто низ них не искал подход к трудному ребенку? Выросла же. Не повесилась)))) И сама решаю свои проблемы. Подстраиваюсь, конечно, в большинстве случаев. Но это куда плодотворнее в мое случае, чем лезть на вилы со своей уникальностью. Потому что у нас не принято с почтением относиться к чувствам других людей и не посягать на их личное пространство. К большому сожалению.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

---

Копипастный)))

03.09.2014 в 20:53

Пишет  [человек-буханка]:

Вот в такие моменты ощущаешь себя динозавром О____О

03.09.2014 в 19:59

Пишет  Umi no Iruka:

Best music of 2000s
И тут я внезапно понял, что клипу Poker Face уже 5 лет.

03.09.2014 в 18:16

Пишет  Izumrudishe:

Hit Songs Through The Years: 2000 - 2013
Блин, это очень круто! х)

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Р.и.п.

Вместе с Н. у нас прошло детство. Не самое радужное и беззаботное, но... я с теплом вспоминаю те времена.
Вспоминаю... вспоминаю... вспоминаю... Вот Н. в день нашего знакомства. Вот ее силуэт сквозь толщу воды протягивает мне руку, когда я тонула...
Она была красивой... Я буду помнить ее такой: беззаботной, доброй, улыбающейся.И тем более бессмысленным кажется то, что случилось. И тем меньше я в это верю.
Н. не была святой, не была эталоном, но она безусловно НЕ ЗАСЛУЖИЛА такой участи.
Моя первая потеря. Всего 28 лет.
Как же это жестоко.